Те, кто знал ее до 30 лет, считали ее легкомысленной женщиной, ищущей развлечений, с узкими, семейно-женскими интересами, не способной ни на глубокое чувство, ни на серьезную мысль. Суждения такого рода были, конечно, поверхностны и близоруки, но все же надо сказать, что до некоторой степени поведение ее, темы разговоров и круг интересов того времени давали повод для таких заключений. Легкомыслие в ней действительно было, с мужчинами она держала себя очень кокетливо, серьезными темами не интересовалась. Началось с того, что, выйдя замуж за Фр. Фел., Ал. Андр. действительно остепенилась. В 28 лет она была еще очень привлекательна и моложава, но после замужества совершенно оставила кокетство и держала себя так, что в полку, где разврат и всяческие измены были в большом ходу, никому и в голову не приходило отнестись к ней неуважительно или начать за ней ухаживать. О ней даже не сплетничали. Для этого ей не нужно было и стараться. Во-первых, она любила мужа, а во-вторых, была из тех женщин, которые органически неспособны изменить или обмануть. Впрочем, эта особенность не так для нее характерна: часто бывают женщины, которые ведут себя до брака довольно легкомысленно, а после замужества делаются добродетельными женами. Не эту перемену имела я в виду, говоря о том переломе, который совершился в Ал. Андр. после второго брака. Изменился весь строй ее. Она стала вообще несравненно серьезнее, глубже, и духовные интересы приобрели первенствующее значение в ее жизни. Прежде всего это отразилось на ее настроении. Ее беспечная веселость и беззаботность исчезли, она разочаровалась в людях, стала безнадежно смотреть на жизнь и впала в уныние. В 31 год, когда Саше было 11 лет, написала она стихотворение, которое ярко рисует ее тогдашнее состояние. Стихи эти, как и все, что писала Ал. Андр. во вторую половину своей жизни, были известны до сих пор только мне. Форма их, конечно, слаба, но вложенное в них чувство выражено с такой силой и простотой, что они заслуживают внимания читателей, а потому я привожу их здесь целиком.

О господи, приди на помощь

Душе страдающей моей!

Ни грез, ни цели, ни мечтанья,

Все понято, постыло все,

Мне в жизни нет очарованья,

Уж я взяла от жизни все.

Все счастье было в обольщеньи,

Обман и грезы юных лет,

Теперь, в тоске и в исступленьи,

Я поняла, что жизни нет.

Но есть на свете цветик милый,

Мое дитя, мой голубок, –

Мой дух мятежный и унылый

С тобой одним не одинок.

И вот, при мысли, что настанет

И для него тот мрачный день,

Когда он верить перестанет,

И тяжкой ненависти тень

На душу ляжет молодую

И осенит ее, родную…

Вот эта мысль меня томит,

Меня гнетет, мой ум мутит,

И сердце так она терзает,

Что скоро от напора дум

Совсем померкнет бедный ум

И сердце, истекая кровью,

Все изойдет своей любовью.

14 декабря 1892 года

Как раз в описываемую мною пору Ал. Андр. начала увлекаться Бодлером, в поэзии которого находила отголоски своих тогдашних настроений: стремление к неведомому и нездешнему, мрачный пессимизм и отрицание жизни. Бодлер был тогда ее любимым писателем. Она так сроднилась с его поэзией, что усвоила его манеру и ритм и написала стихи, которые начинаются со строчки, взятой из середины его стихотворения "Moesta et errabunda" {Грустные и неприкаянные [мысли] (лат.).} из "Цветов зла". Эту строчку выбрала она и эпиграфом к своим стихам, которые я привожу и для характеристики ее тогдашнего настроения, и как образчик подражания духу и ритму поэта без заимствования содержания и эпитетов. Вот эти стихи:

ПАМЯТИ БОДЛЕРА

Comme tu est loin, paradis parfume.

Ch . Baudelaire .

Как ты далек, благоуханный рай,

Где все лазурь, блаженство, упованье,

Где вечный блеск, и вечное сиянье,

Как ты далек благоуханный рай…

Прозрачный дух лучами напоен,

И нет конца, и нет ему предела,

Там, высоко, без формы и без тела

Прозрачный дух лучами напоен,

Тебе молюсь, святыня красоты,

Любви нездешней тайное виденье,

К тебе восторг, и слезы, и стремленье…

Тебе молюсь, святыня красоты.

Но в серой мгле тоскующей души

Твой луч блестит, как отблеск отраженья,

В бессильной мгле тоскующей души.

Манит, влечет и будит исступленье.

О, где ты, где, благоуханный рай?

Моей души коснись своим дыханьем,

Окрестный мрак развей своим блистаньем,

О, где ты, где, благоуханный рай?!…

21 февраля 1896 г.