В дополнение ко всему новый владелец Гатчины так усовершенствовал местную полицию и пожарную часть, что жить здесь стало много безопаснее, нежели в Петербурге и где-либо еще.

Атмосферу воцарившегося в Гатчине порядка нарушали поначалу многочисленные беглые крепостные, наводнившие окрестности мызы. О причине, по которой люди побежали в Гатчину после переезда сюда цесаревича Павла, и о мерах против беглых шла речь в Указе Сената губернским правлениям от 17 мая 1784 года. В нем говорилось: «Из представления санктпетербургского губернского правления сенату известно учинилось, что по рассеянному слуху от людей, мыслящих во вред только себе и ближнему, яко бы мыза Гатчина, лежащая в Софийском уезде, превращена будет в город, и что ко умножению в нем купечества и мещанства примутся без разбора все, кто только пожелает, почему многие дворовые люди сделали побеги, в том намерении, что они будут уже граждане, и хотя в самом начале правительство, узнав, привело все в законный порядок, но вероятно, что таковые лживые слухи могут распространяться и далее, то сенат долгом своим поставляет предписать всем правлениям, дабы в поимке беглых и беспаспортных людей, также и в рассуждение пени за небрежение, непременно покупаемо было по силе учреждения о губерниях». Слухи о том, что мыза Гатчино будет превращена в город, имели под собой основания. Павел сначала превратил это селение в посад, а 11 ноября 1796 года — на пятый день своего пребывания на престоле — присвоил Гатчине статус города.

В 1779 году великий князь Павел Петрович писал графу Петру Ивановичу Панину: «Государство наше, будучи в беспрестанных движениях с царствования государя Петра I, зачинает приходить в некоторую слабость, которую, как ее самую, так и ее следствия предупредить должно, дабы все здание или весь корпус не рушился, ослабевшее от многих припадков тело». С тех пор Его Высочество жил с сознанием, что именно на него возложена миссия спасения России.

В Гатчине он приступил вплотную к исполнению этой великой миссии. Первое, что надлежало, по его мнению, сделать в данном направлении, — это укрепить военную мощь Российского государства. Не имея возможности осуществить свои реформаторские замыслы в рамках существовавшей в России армии, Павел стал создавать военные отряды у себя в резиденции, то есть действовать подобно тому, как действовал в свое время Петр I, организуя в Преображенском так называемые «потешные» войска. Если в 1783 году в распоряжении наследника престола были две воинские команды по 30 человек, которые несли сугубо караульную службу, то в 1787 году он имел уже 360 человек, разделенных на три роты. В 1785 году в ведение цесаревича поступил кирасирский полк, а в 1786 году восемь рядовых и один унтер-офицер из морской артиллерии положили начало гатчинским артиллерийским формированиям.

Правда, поначалу функции этой артиллерийской команды были сугубо церемониальные — артиллеристы и пушки предназначались для того, чтобы выстрелами давать два сигнала: по первому следовало начинать приготовление пищи для Его Высочества, а по второму — садиться за стол вкушать ее. Но уже со следующего 1787 года артиллерия в Гатчине стала создаваться в качестве боевой единицы. Тогда же положено было начало и гатчинской коннице.

Расширяя численность воинских отрядов, Павел одновременно устраивал их на новых принципах. В литературе до сих пор бытует мнение, что принципы эти цесаревич целиком заимствовал у тогдашнего короля Пруссии Фридриха II, с которым он познакомился лично во время заграничного путешествия. Действительно, Павел восторгался порядками, господствовавшими в прусской армии. Он заимствовал у нее покрой мундира, косички, пудру и т. п. И это было довольно неудачное заимствование [69] . Но внутренние принципы, на которых строилась Павлом гатчинская армия, нельзя назвать прусскими. К примеру, Фридрих Великий организовывал свою армию, исходя из правила: артиллерия начинает бой, пехота одерживает победу, а конница довершает ее. Великий князь Павел предполагал участие артиллерии и в начале боя, и в середине, и в завершающей стадии. А в тех случаях, когда войска терпели поражение, артиллерия должна была, согласно идее Павла, обеспечивать отход войск. В связи с этим гатчинская артиллерия в отличие от прусской создавалась как более мобильная и разнообразная по калибрам орудий — она формировалась в качестве самостоятельной, обособленной от пехотных и конных подразделений войсковой части. Пехоте и коннице такая артиллерия придавалась лишь во время совместных боевых действий. Павел ввел и отличную от прусской организацию артиллерии, в основание которой было положено не число людей, а количество орудий — по 12 в каждой роте.

Примечателен был и состав гатчинского войска. Павел брал к себе на службу лишь тех, кто хотел и мог служить усердно, не жалея для службы ни себя самого, ни других. При этом великий князь не обращал никакого внимания на бедность и незнатность претендентов. Скорее даже старался отдавать им предпочтение, сознавая, что для бедных и незнатных служба — единственный источник средств существования и путь к возвышению. В результате в гатчинской армии собралось множество выходцев из глухих российских провинций, малообразованных, малокультурных, но честолюбивых и ретивых к службе молодых людей. Павел был для них отцом и благодетелем, на него возлагали они все свои надежды. И Павел вел себя с ними именно как отец и благодетель. Он знал в лицо каждого своего офицера, был вхож в его домашние и семейные нужды и всегда старался помочь, как мог, в устройстве его жизни. Конечно, кому-то столь всесторонняя и в чем-то мелочная Павлова опека не нравилась. Но в основной своей массе гатчинцы были преисполнены благодарности к цесаревичу, особенно те, кто служил с настоящим усердием — для таких Его Высочество не жалел похвал и наград.

Впоследствии современники гатчинских офицеров, сами не служившие в Гатчине, будут выставлять их в своих мемуарах в самом неблаговидном свете. Один из этих современников напишет о них: «Это были, по большей части, люди грубые, совсем не образованные, сор нашей армии; выгнанные из полков за дурное поведение, пьянство или трусость, эти люди находили убежище в гатчинских батальонах и там, добровольно обратясь в машины, без всякаго неудовольствия переносили всякий день от наследника брань, а, может быть, иногда и побои». Другой мемуарист выскажется о гатчинцах с еще большей желчью: «Гатчинские офицеры были бродяги, выгнанные за разные гнусности из армии, которые, не имея пристанища, рады были все переносить из-за куска хлеба. Гатчинская армия не помещала ни одного офицера, который бы помышлял о чести — им нередко придают охоту к службе палкой». Эти злые слова о гатчинцах цитирует в своей книге «Император Павел Первый» Н. К. Шильдер для того, чтобы обосновать свой вывод о том, что состав гатчинских войск «был незавидный». А в качестве наиболее яркого образца такого бесчестного, раболепного, «совсем не образованного», являющего собой «сор нашей армии» гатчинского офицера приводит не кого иного, как Алексея Андреевича Аракчеева. Неужели не догадался историк-генерал о том, что подобные характеристики гатчинских офицеров могли дать только те, кто завидовал их успешной карьере, начавшейся при императоре Павле и продолжавшейся в царствование императора Александра I? Надо совсем не понимать Павла как человека, чтобы утверждать, что он мог брать к себе на службу таких дурных офицеров. На самом деле Павел настолько тщательно подходил к подбору офицеров в свои гатчинские войска, что удостаивал чести служить при себе и тем участвовать в формировании новой армии далеко не каждого хорошего офицера. Он требовал от своих офицеров творческого подхода к делу, к тому же дело-то было новое: Павел создавал новую организацию войск. Потому-то шла в Гатчине напряженная учеба офицеров. Неужели не знал этих фактов Н. К. Шильдер? Знал, пожалуй, но ставил целью своего труда не раскрытие истины, а скорее замазывание ее. Царствование императора Павла Николай Карлович охарактеризовал в своей книге как «незабвенное по жестокости» и, чтобы доказать это, сознательно умолчал о многих фактах, говорящих совершенно о противоположном. Поэтому вместо исторического произведения о русском императоре Павле — может быть, самом русском из всех — Шильдер сотворил всего лишь пасквиль на Павла.

Настроения офицеров, служивших при цесаревиче Павле, хорошо выразил Аракчеев, сказав годы спустя: «В Гатчине служба была тяжелая, но приятная, потому что усердие всегда было замечено, а знание дела и исправность отличены».

Алексей Андреевич имел все основания так говорить. До тех пор пока он не проявил себя «служакой», Павел относился к нему прохладно. Целый месяц со дня своего прибытия в резиденцию наследника престола Аракчеев интенсивно занимался с артиллеристами, ходил на разводы и вахтпарады, и за все это время Павел ни разу не похвалил его, а только внимательно к нему присматривался.

Правда, однажды, во время посещения проводившихся под руководством Аракчеева лабораторных работ цесаревич, ознакомившись с введенным им новым порядком размещения людей и последовательностью процедур, высказался: «Дельно!»

Лишь 8 октября, то есть спустя месяц и четыре дня с момента прибытия в Гатчину, Алексей удостоился наконец награды. В этот день производились стрельбы из орудий. И поручик Аракчеев стрелял настолько успешно, что Павел прямо в поле объявил ему, что он завоевал его благорасположение. К вечеру Аракчеев был назначен командиром артиллерийской роты и возведен в чин бомбардир-капитана, который соответствовал в тогдашней русской армии званию премьер-майора. Кроме того, Его Высочество объявил новому своему любимцу, что он отныне может без всякого специального приглашения бывать на его обеде.

Менее года спустя — 23 июля 1793 года — Аракчеев стал майором артиллерии и подполковником армии. Об этом радостном событии он уже на следующий день писал П. И. Мелиссино: «Я столько смел, что думаю и ласкаю себя надеждою, что моя преданность, усердность и почитание к вашему превосходительству вам известны, а продолжение оных за счастье буду почитать, если позволено будет им пребывать от вашего превосходительства до последнейшего конца моей жизни. Ибо с начала самого моей службы и до сего времени полученные мною благополучия есть источники ваших ко мне милостей и наставлений, то я и положил себе за правило, при всяком моем благополучии, уведомить вашего превосходительства, яко первого основателя моих благополучий. Вчерашнего числа [70] Его Императорское Высочество, великий князь Павел Петрович изволил пожаловать меня артиллерии Майером, который чин объявя мне, изволил послать об оном к графу Николаю Ивановичу [71] объявить ему свою волю. Сколько мне оное не лестно, но вторая его высокая милость меня утешает более оной: всем моим офицерам до последнего изволил пожаловать чины, проговаривая при оном, что оное изволит делать для меня. Донося оное вашему превосходительству, прошу Всевышнего, чтоб он продлил ваши лета, в которые, конечно, чрез ваши о воспитывающихся под вашим начальством старания, увеличится число счастливых. Я ж пребуду навсегда вашего высокопревосходительства, милостиваго государя, верным и покорным слугою. Алексей Аракчеев».