В письмах к М. В. Храповицкому Алексей Андреевич предстает совсем непохожим на того мрачного, бездушного солдафона, каковым нарисован он в подавляющем большинстве мемуаров своих современников. «По большим нынешним хлопотам я сделался и перед вами виновным, но простите меня великодушно; но севоднишней день есть день моего удовольствия в прошлом году, как я в пошевнях приехал к вам, любезному другу, и потом, отправяся в Гарусово, стал чувствовать покой и отдохновение. Здоровье мое опять хуже стало становиться; а труды не уменьшаются. Я же не умею иначе служить, как только изо всего усердия. Но прошу тебя, любезного друга, уведомь меня откровенно хотя, не слыхал ли ты опять обо мне брани; я, кажется, стараюсь нынеча всем все делать, кто только чего попросит. Также бывшие наши у меня соседи, Пыжев и Мильковы [97] , не бранят ли меня и довольны ли моим с ними обхождением и чтивством». Так писал Аракчеев Храповицкому 28 марта 1799 года. Михаил Васильевич мог бы как-то скрасить его однообразную столичную жизнь, но он почти безвыездно проживал в своем имении.

Иногда в свободное от службы время Алексей Андреевич посещал П. И. Мелиссино, к которому не переставал испытывать чувство великой благодарности за то, что тот принял его когда-то на учебу в кадетский корпус. С восшествием на престол императора Павла Петр Иванович, не имевший при Екатерине в последние тринадцать лет ее царствования никакого продвижения по службе [98] , пошел вверх. 11 ноября 1796 года новый император пожаловал генерал-поручика Мелиссино в генерал-аншефы. Когда некоторое время спустя данный чин был заменен на генерала рода войск, П. И. Мелиссино стал именоваться генералом от артиллерии.

6 декабря 1796 года Павел I повелел генералу П. И. Мелиссино командовать русской артиллерией вместо уволенного в отставку Платона Зубова, хотя и не назвал его в своем высочайшем приказе генерал-фельдцейхмейстером [99] . 27 февраля 1797 года П. И. Мелиссино был назначен инспектором по артиллерии в Петербурге и Москве.

Петр Иванович уже не стыдился, как прежде, принимать в собственном доме Аракчеева — напротив, даже зазывал его к себе. Старик очень гордился тем, что именно он направил способного молодого офицера на путь, где того ждала блестящая карьера. «Ваши способности давно уже заставляли меня предвещать то, что ныне сбывается, — писал Мелиссино Аракчееву 16 июня 1797 года. — Вы, я думаю, помните еще, что я вам говорил после того экзамена, на котором вы знанием своим удивили господина Эпинуса, также и то, чего желал и что предсказывал я вам, отпуская вас на службу к государю». Петр Иванович напоминал Алексею Андреевичу о том времени, когда в бытность свою директором корпуса назначил его служить в Гатчину. Было это в 1792 году. Прошло всего пять лет — и мир как будто перевернулся, теперь Аракчеев покровительствовал Мелиссино, и Мелиссино почитал его за своего благодетеля, время от времени адресуясь к нему с различного рода просьбами.

«Любезный сын! — обращался Петр Иванович к Аракчееву 25 апреля 1797 года. — Я надеюсь, что вы употребите посильное свое старание к оправданию моему, обстоятельства самого дела довольно ясно показывают, что с моей стороны ни малейшего упущения не было, а потому вам и нужно только, избрав удобное время, объяснить оныя и тем увенчать все те одолжения, за которые не престану хранить вечную благодарность, называясь милостивый государь, вашего превосходительства покорнейшим слугою П. Мелиссино.

Пожалуй, дражайший друг и любезнейший сын, не замедли обрадовать меня ответом».

К началу декабря 1797 года здоровье 73-летнего генерала от артиллерии резко ухудшилось, и 5 декабря он подал императору Павлу прошение об увольнении от должностей на период болезни. Однако выздороветь Петру Ивановичу было уже не суждено — 26 декабря того же года он скончался. Похоронили его в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской лавры. В 1800 году скульптор М. И. Козловский, творец многих прекрасных произведений, создал надгробие на могиле генерала П. И. Мелиссино, которое среди знатоков искусства считается шедевром этого жанра.

Помимо Храповицкого и Мелиссино, Аракчеев также поддерживал дружеские отношения с Федором Ивановичем Апрелевым, уступившим ему в 1792 году свое место при наследнике престола в Гатчине. Павел тоже не забыл способного артиллериста и, став императором, щедро вознаградил его за таланты чинами и должностями. Встретив начало Павлова правления капитаном, Апрелев стал к концу его генерал-майором.

В круг людей, с которыми Аракчеев был дружен, входил и Яков Иванович Булгаков, известный в то время дипломат, образованнейший человек, издавший несколько добротных переводов французских книг. В 1797–1799 годах Яков Иванович занимал должность Виленского и Гродненского гражданского губернатора. Аракчеев заезжал к нему погостить во время инспекционной поездки по Белоруссии и Прибалтике. Губернатор Булгаков настолько поразил его ласковым приемом, что по меньшей мере полгода после этого Алексей Андреевич не переставал выражать ему свою признательность. «Неблагодарным бы человеком можно было меня назвать, если бы я, забыв все ласки и одолжения вашего превосходительства, не принес бы и оной слабой моей благодарности», — писал он Якову Ивановичу 3 июня 1797 года. «Пользуясь сею оказиею, — обращался он к Булгакову 22 октября 1797 года, — я смею возобновить пред вами чувствительнейшую благодарность мою за оказанные мне вашим превосходительством в бытность мою в Вильне особенные ласки и угощение» [100] .

Как лицо, приближенное к императору Павлу, Аракчеев неоднократно испрашивал для Булгакова монаршее благоволение и награды и в свою очередь сам прибегал к его услугам в тех или иных делах. Так, в письме к Якову Ивановичу от 17 января 1798 года Алексей Андреевич просил его оказать всяческое покровительство своему соратнику по Гатчине генерал-майору П. М. Капцевичу, посланному в Вильно командовать артиллерийским батальоном. Данное письмо любопытно еще тем, что уличает Аракчеева во лжи, пусть безобидной и допущенной им ради благой цели. Сообщив Булгакову о том, что Капцевич ожидает от его превосходительства «благосклонного и милостиваго принятия», Алексей Андреевич заявлял далее губернатору: «Покорнейше прошу в оном ему не отказать. Испытав при многих случаях искренность его и правоту, я его рекомендую вашему Превосходительству в виде ближайшаго моего родственника; и потому каждой знак лестнаго к нему вашего благорасположения усугубит во мне всесовершенное к вашему превосходительству почтение и таковую же преданность».

Летом 1799 года Аракчеев нередко проводил свободное время в доме генерала от артиллерии, сенатора и члена Военной коллегии Алексея Ивановича Корсакова. Здесь он увидал одну молодую особу, которая приглянулась ему настолько, что Алексей Андреевич — едва ли не в первый раз — стал помышлять о женитьбе. Избранницу Аракчеева звали Авдотьей Савельевной Ваксель [101] . Она приходилась родной племянницей Корсакову, который, по всей видимости, и устроил своему молодому приятелю встречу с ней. К несчастью для Алексея, сердце девушки оказалось несвободным: Авдотья была влюблена — бывает же такое! — в другого любимца императора Павла Николая Котлубицкого и — что самое неприятное для Аракчеева — пользовалась при этом взаимностью. Об отношениях молодых людей знали многие в Петербурге — Авдотья Савельевна считалась даже невестой Николая Осиповича, — знал о них и Аракчеев. Но все-таки сделал родителям девушки предложение выдать дочь за него замуж. Тем все дело скорей всего и закончилось бы, если бы не мать Авдотьи. Женщина практичная, она сочла, что выгоднее выдать дочь за Аракчеева, нежели за Котлубицкого. Разыгралась целая история, о которой невозможно рассказать лучше, чем это сделала наиболее заинтересованная ее участница — сама Авдотья Савельевна Ваксель в письмах и записках к Николаю Котлубицкому в июле-августе 1799 года.