— Что такое «фаранг»? — спросил он бармена.

— Ну это и я тебе могу ответить, — опередил бармена Дрон. — «Фаранг» — значит, «белый», «нетаец», «иностранец». Это вот точно по-тайски. Что тебя еще интересует?

— Нет, больше ничего. — Других тайских слов в словаре Рада не было.

Когда они шли к выходу из кофейни, пожилой японец с шейным платком, так все это время и просидевший в Интернете, как раз поднимался из-за компьютера.

— Позор! — вздымая руки, воскликнул он по-английски, обращаясь к Раду с Дроном. — Позор! Вложить деньги так бездарно!

Из глаз у него, оказывается, текли слезы. Возможно, обращаясь к Раду с Дроном, он на самом деле обращался к самому себе. Или, скорее всего, ни к кому. К судьбе. К небу. Похоже, он проверял курсы своих акций.

— Бедняга, — пробормотал Рад. Дрон не поддержал его.

— Жизнь — игра, — проговорил он, открывая стеклянную дверь, выходя на улицу и придерживая створку для Рада. — Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Чувствуешь, что слабак, — не играй. Будешь без проигрыша. И без выигрыша! — поднял он вверх указательный палец.

Поезд уже стоял на перроне, поданный под посадку, но двери вагонов еще были закрыты. Вагоны, с крыши до колес, блестели, словно отглянцеванные фотографии, и при приближении к ним обдавали парным воздухом — видимо, перед самой подачей поезда их помыли. Напротив одного из вагонов в середине состава шел инструктаж проводников. Проводники, все, без исключения, мужчины, в серовато-коричневой, похожей на спецовку форме, стояли солдатской шеренгой, их начальник, в такой же форме, оглядывая стоящий перед ним строй властным надсмотрщическим взглядом, выкрикивал слова инструктажа — будто отдавал боевые команды. У проводников, с наглухо, словно на замок, закрытыми ртами, были исполненные осознания своей ответственности и служебного рвения лица.

— Вот как надо Россию держать, вот как! — указал на картину инструктажа Дрон. — Россия по-другому ничего не понимает. Азия ведь? — напоминая их разговор в «Coffee Max» сегодня утром, посмотрел он на Рада.

— Азия, — кивнул Рад.

Нелли, одетая по-дорожному — в брючном полосатом костюме из тонкого льна, отдающего шелковым блеском, в маленькой, обливающей голову соломенной шляпке, заставлявшей вспомнить о 20-х годах того века, в котором они родились и прожили пока большую часть своей жизни, — шла в стороне, чтобы не мешать им катить чемоданы, казалось, не слушала, как они время от времени перебрасываются фразой-другой, но тут она встрепенулась и вильнула к ним.

— Ой, Рад, и ты туда же, — сказала она. — Ты, я поняла, солидарен с Дроном?

Еще меньше, чем с Дроном, Раду хотелось молоть языком на эту тему с ней.

— А вот посмотрим, как они покажут себя в деле, — уклоняясь от ответа, кивнул он на строй проводников. — Впрок ли им таска.

В этот момент проводникам, похоже, отдали команду разойтись. Линейка их строя мгновенно ожила, утратила свою стройность и развалилась. Проводники перемешались, их броуновское движение породило две группы, и те, с каждым шагом отдаляясь друг от друга, двинулись одна к хвостовой части состава, другая к головной.

— Тайцы дорожат работой, как собака расположением хозяина, — сказал Дрон, глядя вслед спешащим к своим вагонам проводникам. — Иногда, как посмотришь на их прилежание, кажется, у них есть хвост, и они им прямо-таки с наслаждением виляют.

— Ну уж у кого-кого нет хвоста, так это у русского человека, — с горячностью проговорила Нелли.

— У русского человека нет, — с охотою согласился Дрон.

— А ты что думаешь? — посмотрела Нелли на Рада.

— Собачьего хвоста у русского человека точно нет, — откликнулся Рад.

— А какой же? — с экспрессией вопросил Дрон.

— Хвост черта? — проявила догадливость Нелли.

— Что-то вроде того, — сказал Рад. — Хотя я этого не утверждаю. Не готов взять на себя такую ответственность.

Дрон пустил короткий сочный смешок.

— Чего там, чего там! Уж если есть, так точно рогатого. Длинный, кольцом и с кисточкой. Вертит хозяином как хочет и выполняет функции мозга.

— Дрон, ты русофоб! — с негодованием произнесла Нелли.

— Ничего подобного! — воскликнул Дрон. — Я истинный и высококачественный русофил. Но как всякий истинный русофил люблю свой народ с широко раскрытыми глазами и не склонен слепо доверять ему.

— Идеология русской аристократии, — как оглашая приговор, проговорила Нелли.

— Счастлив комплиментом, — с удовольствием в голосе принял приговор Дрон.

Они дошли до своего вагона.

Проводник, весь ожидание пассажиров, уже стоял около него, дверь была открыта, обнажив ведущие внутрь ступени.

Едва заглянув в билеты, проводник схватил оба их чемодана и ринулся с ними по лестнице. Доволочив чемоданы до их мест, проводник получил от Рада с Дроном чаевые и, не произнеся ни слова благодарности, тут же понесся на свой пост у двери.