– А вот наши великолепные экземпляры, хранящиеся в дрезденском «Зеленом своде», – алмазы Белый, Желтый и Зеленый Дрездены. Белый Дрезден, например (он же Белый Саксонец), был приобретен Августом Вторым Сильным, курфюрстом Саксонским, в самом начале XVIII века за один миллион талеров. Великолепный алмаз белого цвета в 50 каратов! А Зеленый Дрезден имеет изумительный яблочно-зеленый цвет и высшую степень прозрачности. Он весит 41 карат. А у Желтого Дрездена в 38 каратов есть три младших брата такого же желтоватого оттенка, но меньших размеров,

Цибелиуса интересовали даже способы огранки камней, и он слушал о кабошонах, бриолетах, маркизах, розах и всевозможных звездах, как будто сам уже собирался бросить всё к чертовой матери и стать ювелиром.

Однажды Цибелиус, зайдя в каморку Ларсена, спросил его напрямую, сможет ли он, получив на несколько дней вольную, обратить некоторую сумму денег в подходящий камень. Готовый к такому вопросу Крокус сказал, что необходима предварительная подготовка. Ему нужно кое с кем списаться. Купить в рейхе на черном рынке хороший камень не так просто. Особенно сейчас. Для этого нужны очень хорошие связи и доверительные отношения. А почему бы лагерфюреру не обратиться в официальную ювелирную фирму?

Цибелиус не стал объяснять лагерному писарю, что все официальные ювелиры давно сотрудничают с гестапо или КРИПО, а неофициальные метут улицы или кормят вшей в лагерных бараках. Не стал потому, что тот прекрасно и сам всё это знал и своим вопросом лишь намекал, что понимает, о чем идет речь. Комендант предложил Крокусу написать нужные письма, доставку которых брал на себя. Ориентироваться следовало на Гамбург как самый близкий к Берген-Бельзену крупный город.

Устроить заключенному отлучку из лагеря на несколько дней не было большой проблемой. Этого, конечно, не следовало делать в отношении политических, а также тех, кто совершал или пытался совершить побег или был осужден повторно. Сейчас, когда Теодор Эйкс давно уже не инспектировал немецкие лагеря, да и вообще был полгода как мертв, можно было при некоторых связях договориться и об освобождении нужного человека, если он не еврей, – после Ванзейского совещания в январе 1942 года, на котором присутствовал и Цибелиус, еврейский вопрос был решен так называемым «окончательным решением», и на нем был поставлен крест.

Как-то в сентябре Ларсен поведал Цибелиусу о появлении в Нюрнберге неплохого камня, который при наличии определенных гарантий могут доставить в Шверин. Гамбург тогда отпадал по причине довольно жесткого карантина – в конце июля больше половины города было обращено в руины англо-американцами. Что же касается гарантий, то он, Крокус, брал их на себя.

Шверин так Шверин. На сто километров дальше, ну да ладно. Папа Циба выписал ему командировку на пять дней и снабдил необходимыми бумагами. В них значилось, что Юрген Ларсен командируется по хозяйственной надобности, связанной с производственной деятельностью лагеря Берген-Бельзен, в город Шверин. Если после такого-то числа он будет задержан органами правопорядка вне пределов лагеря, его следовало доставить к месту постоянного заключения либо известить лагерную администрацию. Бежать с такими документами он никуда не мог, да и от добра, как говорится, добра не ищут. К тому же Цибелиус знал адреса всех близких родственников Ларсена, занесенные в его личное дело. По адресам или с помощью проживающих там родных ловили многих из тех немногих, кому удавалось совершить побег.

Через два дня Цибелиус получил телеграмму следующего содержания: «Клаус приедет 12-го числа дней на пять-шесть. Дядя Фриц». Это означало, что нужно немедленно перевести 12 560 рейхсмарок на заранее условленный счет некоей фирмы в Берлине. Подпись «Дядя Дитрих» означала бы другой счет в другом месте. Таким образом ими было зашифровано восемь различных мест для перечисления денег. Разумеется, перевод нужно было сделать через подставное лицо.

Еще через два дня Цибелиус держал в руках небольшой бриллиант в пять каратов весом. Он был немного желтоват и имел множество мелких граней на слегка продолговатой по форме поверхности.

– Это что, стоит таких денег? – несколько разочарованно спросил оберштурмбаннфюрер стоящего рядом Ларсена.

– Он стоит много больше, – поспешил тот уверить клиента, – это огранка под звезду Кэра, 25 граней на коронке, 49 на павильоне, итого 74 грани. Эту огранку называют еще старой американской.

– Да плевать, как там ее называют, – пробурчал Цибелиус. – Смотри, если окажется, что я переплатил, – тебе не поздоровится.

Он завернул камушек в бумажку и спрятал в нагрудном кармане кителя. Сегодня же он покажет эту стекляшку одному бывшему ювелиру из 7-го барака, которого разыскал еще месяц тому назад, просматривая личные дела заключенных. «Друг друга они не знают, – думал Цибелиус, – вот и посмотрим, что это за американская звезда, или как ее там»,

– В начале октября в Бремене, а это совсем рядом, может появиться великолепный камень… – начал Ларсен, но Цибелиус не дал ему закончить:

– Ладно, об этом потом. Займись-ка лучше делом. Тут работы накопилось до потолка. Между прочим, твоей работы. Я зайду вечером.

Он вышел на аппельплац и велел одному из подбежавших шарфюреров немедленно привести к нему заключенного номер 156773 из 7-го барака. Минут через десять привели старика в полосатой куртке и такой же сине-белой шапочке, напоминавшей покроем поварской колпак. Цибелиус отпустил охрану и, когда они остались одни на плацу, показал старику свое приобретение. Бывший ювелир дрожащими пальцами взял маленький алмаз и стал рассматривать его, то прикрывая от солнца рукой, то на просвет.

– Хороший бриллиант, герр комендант, – наконец сказал он. – Почти чистой воды, огранка Кэр. Если не ошибаюсь – пять каратов.

– Что значит «почти чистой воды»? Сколько за него дадут? – спросил Цибелиус.

– Я с тридцать четвертого года в лагерях, герр комендант. Весной тридцать четвертого я заплатил бы за него двенадцать тысяч марок, но стоил он тогда не меньше четырнадцати.

Цибелиус забрал у старика бриллиант и велел ему возвращаться туда, откуда его привели. Он успокоился. Начало положено. Этот пройдоха Ларсен не посмел его обмануть. Конечно, он тоже погрел на этом руки, но такова уж их жидовская натура.