Девушка положила крошку на язык и запила.

— Ни хуя ты не понимаешь, — сказала она, вновь укладываясь ко мне на колени, — нас всех не будет…

— Ну а ты чего, блядь, собралась вечно жить? — сказал Олег. — Может ты бы сегодня и так под грузовик попала или бы этой, блядь, паленой водкой отравилась? А не сегодня, так через двадцать лет или сорок там на хуй. Тебе не по хую когда?

— Стоп, Олег! — сказал я и зачем-то погрозил пальцем. — Вот тут разберемся! Ты сказал что можно делать все. И даже на хуй убивать, потому что все равно все сдохнут, так? А хули ты раньше не убивал, если все равно все сдохнут? Противоречие на хуй-с! — я потер ладоши.

— Противоречие на хуй-с! — повторила девушка и хихикнула.

— Ни хуя и не противоречие, — Олег вытряхнул трубку на ковер. — Когда я сегодня убиваю, я избавляю от страданий, так? Они мне должны спасибо говорить. А тогда бы я отнимал жизнь на хуй, понятно?

— Стоять, блядь! — закричал я. — Стоп! Где граница? Нам осталось сколько? Три часа, да? А если бы осталось три дня?

— Я мать с отцом убил три дня назад.

Я на миг осекся, но продолжил:

— Ну хуй с ними, я не об этом…

— Не хуй, — строго поправил Олег, достал пистолет и навел дуло на меня. — Не хуй. Понял? Скажешь ещё раз — избавлю на хуй.

— Да не о том, блядь, речь, — отмахнулся я, — где граница? Не три дня, а четыре, десять, полгода, десять лет? Где, блядь, эта граница безнаказанности, за которой можно творить насилие, прикрываясь скорой и неизбежной смертью?

— Ты, Колян, сам ответил только что. — сказал Олег. — Граница безнаказанности. Понял? Сейчас кто тебя накажет? Никто. А тогда?

— Стойте! — сказала девушка, — Значит если никто не накажет, то можно делать любое зло любому человеку?

— А почему зло на хуй? — спросил Олег. — Я добро делаю. Избавляю. На хуй вообще нужна жизнь? Вот тебе на хуй нужна?

— Я люблю жизнь. Мне было в кайф жить, — сказала девушка.

Олег прищурился.

— Не пизди. Не до хуя у тебя было кайфа, верно, бля? С матерью собачилась, от подруг говна ждала, от мужиков шарахалась. Придет — давала, уйдет — рыдала. Вены в шестнадцать лет резала?

Девушка обиженно замолчала и спрятала левую руку за спину.

— А кто ты, блядь, такой чтобы решать за каждого — жить ему или нет? — возмутился я. — Бог что ли?

— Выходит бог. Потому что если бог есть, то хули он мне это позволяет? Значит я, блядь, и главнее.

— Парни, — сказала девушка, — а ведь мы все подохнем…

— О… Пошла хуйня по кругу, — вздохнул Олег.

— А детей жалко, — добавила она.

— У тебя чего, дети есть?

— Нет, я вообще…

— Вообще. А взрослых, бля, не жалко, да?

— Нет. Дети — они еще не согрешили.

— А взрослые, бля, согрешили?

— Да!

— Ну так хули ты волнуешься? Дети это будущие, блядь, взрослые. Выросли бы и нагрешили до хуя. Считай что взрослые сегодня получат пиздянок по заслугам, а дети, блядь, авансом. Поняла? А разницы никакой.

Я слушал их разговор рассеяно, думая о тех, кто остался в Екатеринбурге. Вдруг к реву ветра за окном прибавился странный звук. Я приподнялся на диване.

— Чего это такое?

— Не открывай, мудило, жара пойдет, — ответил Олег. — И так начинается.

— А я хочу! — сказала девушка. — Да это же гармошка!

Мы с ней подбежали к окну и стали смотреть. В доме напротив одно из окон было распахнуто. На подоконнике, свесив ноги вниз, сидел мужичок. Он растягивал меха гармони и что-то пел, но слов не было слышно.

— Слов ни хуя не слышно, — сказал девушка. — Хули он разговаривать мешает?

— Ну избавь его на хуй, — сказал Олег.

— И избавлю, — сказала девушка. — Дай пистолет.

— Лови.

Пистолет упал на пол и покатился по ковру. Девушка подобрала его и начала целиться. Получалось у нее плохо.

— Окно открой. Стекла полетят, — сказал Олег.

— Отъебись, — ответила она.

Я дернул щеколду и открыл одну створку. Сразу застонал ветер, загремела гармошка и потянуло жаром как от большого костра.

— Блядь, — сказал Олег.

Пистолет в руках девушки дернулся и раздался выстрел. Один раз, другой.

— Дай, не умеешь! — я отобрал оружие.

Пистолет удобно лег в мою ладонь. Я закрыл глаз и начал целиться.

— Левша, блядь, — сказал Олег. — Тимур тоже был левша.

Контуры мужика с гармошкой расплывалась. Глаза слезились от света и ветра.

— Выше забирай и правее, у меня сбито, — сказал Олег.

Я нажал курок. Грохнул выстрел. Мужик, казалось ничего и не заметил — то ли был пьян, то ли под наркотиками.