Но вернемся в 1503 год, когда соборное постановление «на большее утверждение его уложения» скреплено было печатями великого князя и Василия. Интересно, что светские правители «к сей грамоте печати своя привесили», а митрополит и архиереи приложили руку — значит ли это, что Иван не был в состоянии поставить подпись под документом? Произошло утверждение приговора об отмене платы за хиротонию, напомним, 6 августа, очевидно, сразу же после того, как Иван III стал оправляться от удара и, вероятно, смог появиться на публике — на празднике в честь Преображения Господня.

А вот другой приговор, выгодный любостяжательской партии — о вдовых попах, — государь утверждать явно не торопился. Похоже, что эта задержка — своеобразная месть иосифлянам со стороны великого князя, который то ли вредничал, то ли вовсе подумывал о том, чтобы не давать хода решению собора. 1 сентября приговор все же был утвержден. К этому времени раздражение на строптивых церковников улеглось, чтобы постепенно смениться покаянным настроением, которое вылилось в отъезд на богомолье 21 сентября.

Совместное выступление нестяжателей и вольнодумцев захлебнулось, и наступила очередь противоположной стороны. В апреле 1504 года волоцкий игумен прислал письмо духовнику Митрофану, в котором требовал от последнего приложить все возможные усилия, дабы побудить Ивана расправиться с еретиками. В противном случае Иосиф угрожал Божьей карой и великому князю и его духовному наставнику. Давление на князя достигло апогея. Терзаемый болезнями и старостью, алчущими мести святыми отцами и предвкушающим сладость власти сыном, Иван сдался на милость победителей. Он дал согласие на созыв нового церковного собора — на этот раз для осуждения ереси — и подписал завещание, в котором благословил Василия «всеми русскими великими княжествами».

К собору, который был назначен на декабрь 1504 года, великий князь приказал обыскать по всем городам и привезти в Москву видных еретиков. Еще до собора 1503 года Иосиф составил первую редакцию «Просветителя», после — второй расширенный вариант, который сыграл роль своеобразного обвинительного заключения на новом соборе. Впервые на Руси запылали костры инквизиции, отбрасывая кровавый отблеск на торжествующие лица иосифлян.

Постниковский летописец сообщает, что «лета 7013 князь велики Иван со отцем своим Симаном митрополитом и сь епископы обыскашя еретиков Волка Курицина и его товарищев Митю Коноплева да Ивашка Максимова и сожгошя их декабря в 27 день. А Некрасу Рукавову повелешя язык урезать и в Новегороде в Великом сожгошя его. Тое же зимы юрьевъского архимандрита Касьяна да брата его Ивашка Самочерного, да Гридю Квашню, да Митю Пустоселова и иных еретиков сожгошя, а иных в заточение, а иных по манастырем розослашя». В числе иных оказался некто Семен Кленов, сосланный в Волоцкий монастырь, который с этого времени превратился в место исправления инакомыслящих.

«Опять пред нами фигурирует очень малое число имен…», — досадует А. В. Карташов. В московских застенках оказалось совсем немного вольнодумцев, что огорчало Иосифа и его позднейших апологетов, которые не желали признать, что дефицит обвиняемых и осужденных объясняется не изъянами следствия, а действительными — достаточно скромными — размерами еретического движения.

По-видимому, в новгородском кружке 80-х — начала 90-х годов было не менее 33 членов, из них восстанавливаются поименно только 7. Из участников кружков 90-х годов, кроме нескольких лиц, участвовавших в еретическом движении ранее, удается восстановить имена 3 «москвичей» и 7 «новгородцев». Итого, в общей сложности, в новгородско-московском движении участвовало не менее 70 человек.

Остается добавить, что «новгородско-московское движение» просуществовало свыше 30 лет, и на разных этапах к нему примыкали разные люди — кто-то отходил в сторону, иные покинули этот мир, как протопопы Денис и Алексей, Иван Черный и чернец Захар. Иные пустились в бега, как это случилось накануне собора 1490 года, когда из Москвы сбежали писец Иван Черный, купец Игнат Зубов, или канули в неизвестность, как «загадочный» Мартынка. Единовременно к движению вольнодумцев принадлежало значительно меньше 70 человек, идентифицированных Ю. К. Бегуновым. Разумеется, речь идет о ядре движения, но по его размеру можно судить о степени распространенности этого явления на Руси.

Уже упоминавшееся свидетельство Иосифа Волоцкого — «ныне и в домех, и на путях, и на торжищах иноци и мирьстии и вси сомняться, вси о вере пытают», — и донные нередко преподносят в качестве доказательства широты и глубины еретического брожения. На самом деле это парафраз Григория Нисского, известного церковного писателя и богослова IV века, описывавшего современное ему состояние массового умственного возбуждения, порожденного тринитарными спорами: «Все полно такихъ людей, которые разсуждаютъ непостижимыхъ предметахъ, улицы, рынки, площади, перекрестки; спросишь, сколько нужно заплатить оболовъ, — философствуютъ рожденномъ и нерожденномъ; хочешь узнать цене на хлебъ, — отвечаютъ: Отецъ больше Сына; справишься, готова ли баня, — говорятъ: Сынъ произошелъ изъ ничего». (Иосиф был знаком с писаниями Гр. Нисского, цитирует его в «Просветителе».)

Да и сам Иосиф, в зависимости от впечатления, которое он хотел произвести на своего корреспондента, умело варьировал численность «жидовствующих». Когда в послании в Ивану III волоцкий игумен ставит целью «похвалить» государя за его строгости, оказывается, что увлечение сомнительными идеями не носит повального характера: «И аще бы не ты, государь, показал ревность о православной вере християнстей и любовь Господу Богу и Пречистой Богородици и ненависть к еретиком и казнь на иже жидовская мудроствующих, было бы уже безчисленое множество православных християн в жидовской вере».