— Так сложились обстоятельства. Но я вас понимаю, — сказал Жихарев. — Меня ведь привели на допрос. Спрашивайте. Но лучше не трудитесь. Я ничего не собираюсь говорить. Просто нечего. Прошлое никого не интересует. Давно когда-то попал в плен. Чтобы не расстреляли, завербовался. Никаких поручений не выполнял. Всегда был предан нашим… А сейчас? Да, решил немного обогатиться. Возраст, болезни заставляют побеспокоиться о будущем.

Кольцов рассматривал Жихарева. Понемногу с него сползала бравада и оставался человек, которого крепко потрепали бессонные ночи и рисковые, опасные метания с целью грабежей.

— У нас с вами, Жихарев, разные «наши». И не надо прикидываться мелким мародером, жертвой обстоятельств. С ними советская власть тоже расправляется беспощадно, — жестко сказал Кольцов. — Вы — враг. Когда вы переметнулись к Врангелю, по какой причине, нас это уже мало интересует. Я не буду вас допрашивать. Хочу задать вам один личный вопрос и получить на него честный ответ.

— Личный? Интересно. Спрашивайте. Захочу — отвечу.

— Вы были знакомы с Савелием Яценко?

— С кем?

— С бывшим махновцем. У него еще кличка была: Колдун.

— Припоминаю. Встречался…

— А вопрос такой: по чьей просьбе наняли его, чтобы он переправил меня на ту сторону фронта, к вашим, — последнее слово Кольцов подчеркнул. — У кого к моей персоне проявился такой живой интерес? Не у вас же?

— Не знаю. Забыл…

— Знаете.

— Ну, знаю. А сказать — не скажу. Пообещаете послабление — вспомню.

— Это не в моих силах.

— В ваших. Вы, комиссары, теперь хозяева жизни. А я кто? Всего лишь щепка в этой круговерти. Протянете руку — не забуду.

— Лишние слова, Жихарев. Я бы всю дальнейшую жизнь стыдился, если бы попросил вас помиловать. Я, как и большинство людей, ненавижу бандитов. Извините, не хочу вам ничего обещать.

— Какой я бандит? Много ли в одиночку сделаешь? Сейчас вон целые банды по Крыму носятся. Их бы ловили. А я у Врангеля практически не служил, врагом советской власти не был. В плену, верно, был. Попытались завербовать. Согласился, потому что иначе бы расстреляли. Так что, с какой стороны не поверни, совесть у меня чистая.

Кольцов понял: не прост Жихарев, издалека заходит. Пытается выяснить, что известно Кольцову о его банде? «Всего лишь щепка», «что в одиночку сделаешь?…»

Жихарев ждал, что скажет на это Кольцов. Не дождавшись, продолжил:

— Таких, как я, сейчас тысячи? Что, всех к стенке поставите?

— Это уже не мое дело, — сказал Кольцов. — Разберутся с каждым.

— Не получается у нас разговор, комиссар. Я тебе чистосердечно, как на духу. А ты…

— Я тоже чистосердечно. Может, все же, вспомнишь? Ни тебе вреда, ни мне пользы это твое признание уже не может принести.

Жихарев долго молчал, видимо, прикидывал, сказать или не сказать? И в том, и в другом случае, комиссар прав, ни вреда, ни пользы.

— Попросили, я исполнил, — решился Жихарев.

— Кто?

— Какой-то штабной. Высокий чин. Не за красивые глаза: он меня от плена спас.

— Фамилия?

— Не знаю. Правда, не знаю. Кто-то мне сказал, что сам адъютант Врангеля. Лично я его ни разу не видел. Просто, передали его просьбу. Пообещали…

— Поверю, — сказал Кольцов. Он ещё там, в Париже, подумал о том, что отказ Тани выйти замуж за Микки Уварова как-то отзовется в его жизни. И вот — отозвался.

Продолжать дальше разговор с Жихаревым ему больше не хотелось. Все, что хотел узнать — узнал. О Жихареве и его банде он тоже знал ровно столько, сколько было необходимо.

— Ну что ж, — вставая, сказал Кольцов. — Если захочешь сказать мне еще что-то важное, вызови. По мелочам встречаться у меня нет ни желания, ни времени.

— А разве я тебе мало сказал? — удивился Жихарев.

— Почти ничего. Об адъютанте Врангеля Уварове я догадывался. Ты только подтвердил мое предположение. Так что весь наш разговор стоит не больше медного пятака. Извини, конечно…

— Вот так всегда, — разочарованно сказал Жихарев. — Такое, видать, время. За добро люди либо ничего не платят, либо платят злом.

— Добро — не товар, им не торгуют, — сухо сказал Кольцов и пошел к выходу.

Когда он был уже у двери, Жихарев встал и сказал ему вслед:

— А я тебя вчера ночью, комиссар, узнал! Я всегда для себя последнюю пулю берегу. Был бы кто на твоем месте, я б застрелился. А тут так захотелось в тебя стрельнуть, спасу нет. Жалею, что плохо прицелился. Такие, как ты, всю эту смуту заколотили.