Шрифт:
— Дороги у нас одни и те же, — сказал Кольцов. — Может, ещё когда и сведут.
Знал бы тогда Кольцов, какими пророческими окажутся эти его слова.
Гольдман тоже произнес несколько слов, поблагодарив за совместную поездку, за хлеб-соль, которыми щедро с ними поделились снабженцы. И конечно же за то, что помогли уладить дело с возчиками.
Кольцов, Гольдман и Бушкин с несколькими особистами разместились в первой телеге, остальные — во второй. Тронулись…
Жихаревские снабженцы долго месили грязь, вышагивая следом за первой телегой, провожая, как можно было понять, Бушкина. Напоследок они ему одному на ходу крепко пожали руки. И еще долго потом стояли на пригорке, провожая взглядами исчезавшие вдали телеги.
Когда Снегиревка скрылась вдали, Кольцов спросил у Бушкина:
— Тимофей, вы и прежде были знакомы с этими снабженцами?
— Откуда? В поезде спознались.
— Ha почве сала, — пошутил Гольдман.
Бушкин укоризненно глянул на Гольдмана, но промолчал.
— Странно, за что они вас так быстро полюбили? — спросил Кольцов.
— Обыкновенное дело. Завербовал, — на чистом глазу пояснил Бушкин.
— Куда?
— До себя в отряд.
— Что за отряд? Расскажите. Или это тайна? — допытывался Кольцов.
— Ничего такого, — пожал плечами Бушкин. — Договорились, сразу же после войны встретиться — и на Париж.
— К-куда? — удивился Кольцов.
— На Париж, говорю. А чего! Поможем французам советскую власть обустраивать.
Сидевшие в телеге особисты прятали лица в воротники, давясь от смеха.
— Может, нам бы сперва у себя разобраться?
— А чего тут осталось? — не согласился Бушкин. — Ну, неделя, ну, две… А дальше, пока то да се, пока будут законы сочинять и все такое, мы французскому пролетариату чуток подмогнём. Они ж на нас надеются. Военный опыт у нас имеется. И вообще… пока еще запал есть и от войны не остыли.
Кто-то из особистов не выдержал, расхохотался. Остальные тоже засмеялись.
— «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!» — процитировал Бушкин слова городничего из «Ревизора», и затем назидательно добавил: — Вы вот так же легкомысленно, шуточками пропустите приход всемирной революции!
Смеялись уже в голос, не сдерживаясь, громко.
Глава вторая
Лошади привычно брели по разъезженной дороге, сами выбирая себе путь полегче: объезжали расхлябанные бочаги, а то и вовсе переходили на протянувшуюся вдоль дороги слегка подсохшую за день гряду. Они ездили здесь каждый день, запомнили каждый бугорок и приямок, глубокую лужу и канаву. Возчик лошадью не управлял, он намотал вожжи на выступающий из боковины телеги кол и, глядя на своих пассажиров, вслушивался в их разговоры, пытаясь понять и извлечь из них что-то для себя полезное. Но пассажиры говорили большей частью о непонятном.
Вечерело. Низкое солнце сгоняло последние облака. Днепр еще не был виден, но там вдали, где он протекал, небо очистилось и светилось поздним осенним багрянцем.
— Красота-то какая! — зачарованно сказал Гольдман.
— Это кому как, — вдруг отозвался своим хриплым прокуренным голосом возчик. — Кому красота, а кому беда.
— Красота, она и есть красота. Она для всех одинаковая, — не согласился Гольдман.
— Ночью заморозок будет, вона как небо разрумянилось. У меня беляки хату спалили, на подворье землянку спроворил. Сыро… В мороз не натопишь. Дети мерзнут, жинка кашляет. Вот и судите, радует меня така красота чи нет.
В Берислав они въезжали уже в полной темноте. Ночь наступила как-то сразу. Вдруг на небе высыпали яркие звезды, заискрившись в вышине.
— А звезды-то! Звезды! — вновь восторгался Гольдман, — Я таких больше нигде не видел. С кулак величиной…
Все одновременно посмотрели на возчика.
Когда колеса телеги застучали по каменной мостовой, возчик взял в руки вожжи, спросил:
— Вам на Пойдуновку, чи на Забалку?
— Езжай в самый центр, там разберемся.
По разбитой брусчатке они спустились вниз, почти к самому берегу Днепра. В глухой темени его не было видно, но ощущалось его чистое дыхание, к которому примешивался легкий запах разогретой смолы.
Днепр круглый год кормил местных жителей рыбой. Она была здесь не только продуктом питания, но и ходовым торговым товаром, таким же ценным, как зерно, соль и вино. Поэтому бериславские мужики всю заботу о земле в большей части возложили на своих жен, родителей и даже детей, а сами всю глухую пору года — позднюю осень, зиму и раннюю весну — проводили на воде. Днепр и Волга в дни военного лихолетья кормили рыбой, пусть и не досыта, всю Россию. Главным образом, воблой и таранью. Они даже входили в пайковое довольствие воинских подразделений.
Бериславские рыбаки всегда держали свой промысловый флот: лодки, каюки, шаланды, дубки в постоянной исправности, то есть проконопаченными и просмоленными. На берегу горели костры, и над ними висели ведра или казаны с расплавленной смолой. И дым от этой «кухни» постоянно витал над Бериславом.
Гольдман следил за движением телеги, время от времени поглядывал назад. Следом за ними, как приклеенная, тащилась вторая.
— Где-то здесь двухэтажный дом под железной крышей. Его бы найти, — подсказал возчику Гольдман.