Королева не обиделась, что исковеркали ее отчество, возможно, все иностранцы его путали. Она опрокинула пару бокалов вина и потащила Виталика танцевать. Развернуться было совершенно негде, но это не помешало паре показать всем присутствующим класс. Вероятно, Виталик в детстве посещал балетный кружок, а Эмма обучалась танцу живота. Алла должна была признаться себе, что директорша выглядела прекрасно. Да что там, она выглядела роскошно. Такими женщинами не разбрасываются, их берегут для улучшения потомства. Были ли дети у Эммы, Алла не знала. У Емельянова их не было, а это главное. Максим сидел и уминал закуски, заботливо положенные ему Машкой. Та все подкладывала ему в тарелку и подкладывала…

– Максим Леонидович, – не выдержала Алла, – вы лопнете.

Тот чуть не подавился.

– А ты отойди! – буркнула Галкина, вспомнив остроумную девчонку из рекламного ролика.

– Зачем же?! – откашлялся Емельянов. – Пойдемте, Алла Викторовна, танцевать! – И он схватил ее за руку, вытаскивая из-за стола.

Она попыталась уцепиться за Улю, но швед только развел руками и многозначительно покачал головой. Что ему пришло в эту минуту в голову, Алла не знала, но поняла, что иностранный гость о чем-то догадывается. Раскрасневшийся Максим вытащил ее на середину, где отплясывали Эмма с Виталиком, и одним рывком прижал к себе. Татьяна с круглыми от испуга за подругу глазами увеличила громкость магнитолы, и все помещение заполнил какой-то знойный фокстрот.

Танцевать его Алла не умела, к тому же, при всем ее желании, места было недостаточно: она часто наступала на ноги Емельянову и толкалась попой с Королевой. Издали эти танцы можно было бы назвать игрищем самцов и самок человекообразных обезьян в брачный период. Но примолкшие коллеги вежливо дотерпели эти двусмысленные танцы до конца. Молчал даже Ульрих. Когда Алла села на свое место, он наклонился к ее уху и спросил:

– Он и есть тот Пушкин? – Алла утвердительно кивнула ему в ответ.

Семенов садиться не стал, он бухнулся на колени перед Эммой и принялся восхвалять ее достоинства. Галкина снова окружила заботой Емельянова, надеясь, что в следующий раз он вытащит из-за стола ее. Уж она-то знает, как танцевать любой танец, не топчась по ногам мужчины. Но Емельянов безучастно уткнулся в свою тарелку. Эмма благосклонно дослушала Семенова и подсела к шведу. На минуту над столом повисла тягостная пауза.

– А знаете, – нарушил тишину Ульрих, – я недавно был в Таиланде!

И народ снова воспрянул духом, хотя присутствие генеральной директрисы его основательно сдерживало, а ее обещание заскочить только на минутку явно было забыто. Эмма сидела и слушала Карлсона и уходить не собиралась.

Рассказ про житие на пятьдесят пятом этаже гостиницы вызвал уважительный трепет собравшихся, а шоу трансвеститов повергло их в шок. Больше всего изумлялся Тимошкин, обнимая Валерию Витальевну. Под впечатлением от рассказанного он даже проверил у дамы своего сердца наличие вторичных половых признаков и попытался продолжить инспекцию дальше, но получил затрещину и поверил той на слово, что она не трансвестит. Под обычное «в наши годы таких пакостей себе не позволяли» Тимошкин выпил водки. Весь его вид говорил о том, что если в его годы ему только бы позволили… Он и сегодня был не прочь наверстать упущенное в молодости. Тимошкин, улучив момент, когда бухгалтерша занялась маринованными грибочками, обратился к шведу с просьбой указать более точное место работы тайских жриц любви и остался чрезвычайно доволен тем, что в Таиланде подобные специалистки на каждом шагу. Алле было не до таек. Тут от своих не знаешь как избавиться – так и норовят увести мужика из-под самого носа. Эмма грозила помириться с Емельяновым, который съел все, что было на столе. Пока он обгладывал куриную лапку, она говорила Семенову о том, как сожалеет, что поссорилась с близким человеком. Что, раз близкий человек хочет действовать, то пусть действует. Она смирится с его любым решением. Конечно, она не обещает, что сердце выдержит все капризы родного ей человека, но она постарается, она очень постарается. Емельянов обглодал косточку и внимательно поглядел на Эмму. Та, поймав на себе его взгляд, схватилась за сердце. Дальше началась трагикомедия.

Эмму уложили в емельяновском кабинете, Татьяну услали в аптеку за сердечными каплями, Машка побежала за стаканом с водой, Алла – за мокрым полотенцем. У роскошного тела увядающей красавицы собрались все мужчины «Меченосца», та стонала и закатывала глаза – в изголовье стоял Емельянов.

– Надо же такому случиться, – сокрушался Тимошкин, – что бабы делают, доводят себя до сердечных приступов. Максим Леонидович предупреждал, что вам нельзя пить. Как же вы его не послушались, голубушка? Нужно слушаться Максима Леонидовича, он порой говорит совершенно адекватные вещи.

– Только порой? – перестав стонать, поинтересовалась генеральная директриса, и прибежавшая с мокрым полотенцем Алла почувствовала в ее голосе подвох.

– Нет! – крикнула она. – Максим Леонидович всегда говорит адекватные вещи, он самый адекватный из адекватных людей! – и Алла бросила на Емельянова восхищенный взгляд.

Тот покраснел и опустил глаза, как нашкодивший школьник.

– Я не нуждаюсь ни в чьей защите, – процедил он. – Если кому-то не нравится…

– Нравится, – засуетился Тимошкин, – что бабы делают, совсем запудрили мозги. Очень даже нравится. Конечно, не в смысле тайских трансвеститов, – он почесал затылок, – это к слову пришлось. По-мужски, по-человечески мы своего начальника любим и уважаем.

– Очень хорошо, – пробормотала Эмма, явно думая о чем-то своем. – Ох, как мне плохо!

Ее двуличность, а только двуличные люди могут одновременно заявлять, что им хорошо и плохо, работала на Аллу. Вот, пусть убедится, какую стерву он пригрел на своей груди! То ей хорошо, то одновременно плохо. Только она, Алла Хрусталева, готова твердить ему, что ей с ним всегда хорошо. Но он не слушал.

Емельянов переживал, он попытался вызвать «Скорую помощь», однако Эмма настояла на личном враче, который ее давно знал. «Наверное, еще с позапрошлого века», – мстительно подумала Алла, ехидно улыбнувшись генеральной директрисе.