Служанка, помогавшая кухарке, с испугом взглянула на них и выбежала в сени. Было слышно, что она повесила кружку на место.

— Это мой грех, служанка не виновата, — сказала Сара Сусанне и неожиданно расплакалась. Это был даже не плач, а вой. Фру Крог повернулась к ней так резко, что завязки на ее переднике взметнулись вверх. На этот раз она покинула кухню, не сказав больше ни слова. Сара Сусанне поняла что уход свекрови был вызван не ее срывом, или как еще это можно было назвать. Нет, фру Крог стало стыдно оттого, что Сара Сусанне плакала на кухне, можно сказать, у всех на глазах. Это свидетельствовало не только о состоянии рыдающей невестки, но и об отношениях в семье, об отношениях, царивших в доме, обо всем. И фру Крог была не намерена мириться с этим безумием.

Сара Сусанне чувствовала себя цыпленком, вылупившимся под печкой в коробке с шерстью. И спрятаться, кроме как в этой шерсти, ей было негде. Неожиданно она вспомнила мать. У них в Кьопсвике такое было бы невозможно. Мать бросилась бы обнимать и утешать любого, кто заплакал бы у нее на глазах.

Вечером, уже в постели, она спросила у Юханнеса, боялся ли он когда-нибудь своей матери. В комнате было темно, и она не могла видеть его лица, наконец он ответил, делая большие паузы между словами. Да, мать была очень строга с детьми, особенно с дочерьми. А вот сыновьям доставались подзатыльники.

Сара Сусанне ждала, что он спросит, чем вызван ее вопрос. Но он не спросил. Ей хотелось рассказать ему, что произошло на кухне, да как-то не получилось. Она лежала и думала о том, как отношение окружающих влияет на людей. Конечно, Юханнес всегда заикался. Он был не такой толстокожий, как его брат Эйлерт. От того все отскакивало, как от стенки горох. Его жена Ханна тоже, по-видимому, обладала этим качеством. Она словно складывала в карман передника все замечания свекрови, чтобы при удобном случае поквитаться за них.

— Ваша мать всегда к вам придиралась? Ты поэтому начал заикаться? — спросила Сара Сусанне в темноте, готовая к тому, что он, как в прошлый раз, встанет и уйдет из спальни.

Юханнес ответил не сразу. Через тюфяки и подушки тишина поднялась с пола и проникла в Сару Сусанне. Наконец он придвинулся к ней. Точно качнулся. Зажег свечу и нашел свой блокнот.

"Мать тут ни при чем, это мой недостаток", — написал он изящным энергичным почерком.

— Но ведь ты не любишь, когда другие говорят о твоем недостатке, — прошептала она.

Некоторое время они молча прислушивались к дыханию друг друга и сопению ребенка в люльке. Потом она нашла под периной его руку.

— Не думай о Хавннесе, Юханнес. Я знаю, что рано или поздно ты его купишь! Помни, ты внук Эйлерта Крога, который был фогтом [2] на Лофотенах и в Вестеролене!

Маловероятно, чтобы когда-то в Варгфьорде водились волки. [3] Но кто знает. Некоторые считали, будто это название имеет немецкие корни — хотя при чем тут немецкий? — и означает "душить", "сжимать". И что возникло оно из-за узкого рукава фьорда. Впрочем, это не имело значения. Волков боялись и убивали с древних времен.

Когда Юханнес первый раз посетил Хавннес и захотел его купить, ему показали документ, в котором говорилось, что в 1856 году на осеннем тинге владельцу Хавннеса было дано разрешение на открытие там постоялого двора и ведение торговли. Формулировка была та же самая, которой воспользовался король Кристиан VII, когда разрешил открыть торговлю на острове Барёе шестьюдесятью годами раньше. Кроме всего прочего, документ гласил: "Постоялый двор не следует превращать в место для распития крестьянами крепких напитков или для их праздного времяпрепровождения или использовать не по назначению каким-либо другим образом. Сие будет караться лишением данного разрешения и полным прекращением деятельности".

Юханнес выписал это в свой блокнот, чтобы повеселить Сару Сусанне. В первое время он много писал ей о Хавннесе. "Гавань на мысе" — место соответствовало своему названию, хотя не всегда было возможно войти в эту гавань на больших судах. Усадьба лежала у самой гавани, хорошо защищенная от ветров и непогоды. Юханнес даже нарисовал Саре Сусанне карту. Хавннес значительно оживился после того, как там открыли торговлю. Теперь рыбаки и путники постоянно приезжали в лавку или же искали в гавани укрытия от непогоды. Некоторые останавливались там на одну-две ночи, а потом продолжали свой путь вдоль побережья, кто на север, а кто на юг. Юханнес знал, что торговцы из Лиланда, Фагернеса, а также из Лёдингена и Тюс-фьорда протестовали против того, чтобы владелец Хавннеса Урсин получил разрешение на открытие лавки.

Однако Урсин все-таки получил такое разрешение на основании документа, в котором говорилось, что в столь большом и густонаселенном округе необходимо иметь свою лавку с постоялым двором. Оттуда до ближайшей лавки в любую сторону было много миль. И власти полагали, что появление в округе нового торгового места и конкуренции принесет только пользу. Прежнее мнение, основанное на том, что Север — неподходящее место для предпринимательства, ибо жители его незрелы и легкомысленны, как дети, а потому не способны к торговле, давно устарело, говорилось в том документе.