Бедность хуже смерти, подумал он.

Утром пастор умылся и оделся, ничего не сказав о вчерашнем посещении арендатора и о его смерти. Пасторша, уже одетая, собиралась покинуть спальню, она не задала ему ни одного вопроса. Ни разу даже не взглянула в его сторону. Он стоял и застегивал рубашку. Медленно.

— Тот приход? Ты все еще считаешь, что я должен его принять? — неожиданно для себя и вопреки принятому решению спросил он.

Она, не глядя на него, пожала плечами.

Это уже война, подумал он, борясь с упрямством и бессилием. Хуже ничего не могло быть, поэтому упрямство победило.

— Ты знаешь, у меня уже спрашивали, когда я закончу запрестольный образ. Наверное, пора начать самому распоряжаться своей жизнью. Если мы переедем на Юг, я, во всяком случае, должен буду до того рассчитаться со всеми своими долгами, — сказал он и помолчал. — Я спрошу у Сары Сусанне Крог, не сможет ли она попозировать мне несколько дней, чтобы я мог закончить работу.

— Да-да, Фриц, распоряжайся своей жизнью. Поступай так, как считаешь нужным, — коротко бросила она.

В тот же день за обедом пасторша сказала, что хочет навестить дочь Лену и ее семью. Она уедет на несколько дней. Удобнее сделать это сейчас, пока свекровь и Якобина еще не уехали на зиму в Берген. В ее отсутствие они помогут Фрицу с детьми и хозяйством.

Пастор не мог понять, что это — открытая демонстрация или она, как сказала, уже давно задумала эту поездку. Но про себя он согласился, что так будет лучше для них обоих.

В тот же день он начал заниматься делом молодой вдовы и ее детей. Сделал все, что от него зависело, чтобы привлечь к этому Комитет помощи беднякам. В течение нескольких дней он похоронил арендатора, нашел приемных родителей для двух младших детей и привез вдове из пасторской усадьбы муки и солонины. Это помогло обрести ему такое душевное равновесие, какое свойственно людям, знающим, что перед лицом Бога они поступили правильно.

Сара Сусанне знала, что это сон. И в то же время понимала, что все так и было на самом деле. Жар. Лихорадка. Странное чувство, будто она находится в собственном теле и в то же время — вне его. Недавно побеленный церковный неф. Выросший запрестольный образ. В ее видении он закрыл собой все окна церкви. Амуры блокировали двери. Спаситель все больше напоминал самого пастора Йенсена. В его этюднике лежало зеркало. Во сне оно было в трещинах, но Сара Сусанне не обратила на это внимания. Зато обратила внимание на другое:

— Почему я выгляжу на образе так, будто веду праздный образ жизни?

— Ангелы не физические существа. Может быть, они переодетые женщины, вышедшие из рук Господа. И только ты можешь оживить для меня ангела!

Его лицо выросло. Глаза.

— Здесь тепло... Ты могла бы надеть одеяние ангела прямо на нижнее белье, — шепотом сказал он.

Нижнее белье, подумала она. Он говорит, нижнее белье. Значит, он больше не пастор. На лбу у нее выступила испарина.

— Я не боюсь жары, — смущенно сказала она, но подчинилась ему. Непонятно, как это у нее получилось, ведь это был только сон.

— Можешь стать в тени, света мне хватит.

Его глаза метались. Зрачки расширились. Она погрузилась в эту сероватую синеву. Поплыла. Одеяние прилипло к ней, неприятно обхватило щиколотки. Она отставила чашу и вышла из синевы. Это оказалось легко, и ее овеяла приятная прохлада.

Сара Сусанне встала с кровати и откинула занавески. Всунула ноги в домашние туфли, прихватила рукой ворот ночной сорочки и подошла к зеркалу. Зеркало было одним из многочисленных подарков, которые Юханнес привозил ей из своих поездок. В раме из карельской березы оно было достаточно большое, чтобы она могла видеть себя в нем до половины.

Она изучала лицо, которое увидела в зеркале. Бледное, с синевой вокруг глаз и возле ноздрей. Трещинки в углах губ — она не давала себе труда чем-нибудь их смазать. Глубокая морщина между бровями. Как у человека, который постоянно на что-то гневается. Можно было подумать, что лето так и не наступило — на лице не было ни единой веснушки. Ей казалось, что, насколько хватало глаз, один туман сменяет другой. Но если бы кто-нибудь спросил, какая нынче погода, она ответила бы, что погода обычная. Это был способ от всего отстраняться.