— Работа пойдет ему на пользу, — продолжил Шаган, — так он легче справится со своим несчастьем. Через неделю мы снова будем дома. Возможно, у нас будет немного времени, чтобы немного осмотреться в Европе…

— Через неделю? Для этого понадобится, пожалуй, целый год.

— Это на Вас похоже, — проворчал Шаган, — но что Вы скажете о нескольких поездках? В Европе есть много достопримечательностей. Уже одна Прага передает дыхание прошедших столетий. Оттуда рукой подать до Будапешта. И Веймар тоже стоит увидеть…

— Это было бы чудесно! — воскликнула она в порыве радости. Она не рискнула выразить такие желания, и была благодарна ему, что теперь он сам предлагал провести ее по этим местам. Когда он заметил ее наивную радость, он стал ироничным.

— Конечно, — подтрунивал он, — Вы относитесь к тем людям, которым при виде ночного звездного неба на ум приходят стихи, это я заметил на Маник Майя…

— Что Вы имеете против стихотворений?

— Ничего, — ответил он, — но Кантиль порой кажется мне более реалистичной, чем Вы. Правда, во время нашего отъезда она перепутала Европу с Северным полюсом и посоветовала мне всяческие домашние способы избавления от простуды, но у нее эмоции хотя бы находятся в здравом отношении с разумом. Почему Вы не изучали историю литературы или искусства, Нанга?"

Она расстроено ответила: «Потому что я захотела работать в Вашем направлении. Но, может быть, я еще наверстаю упущенное».

Шагану доставляло удовольствие немного сбить с толку свою ассистентку. Возможно потому, что он сам отвлечься, но более глубокой причиной было ее увольнение, которым она столь непосредственно грозила ему. Шаган компенсировал таким образом свое плохое настроение, вызванное этим.

— Да, — иронично продолжил он, — Вы относитесь к людям, которые завидев скелеты мертвых мудрецов цитируют меланхоличные изречения и при звучании девятой симфонии видите перед глазами детскую картину обнимающихся братьев. Вы, собственно, совсем не от мира сего…

— Да, я знаю, — сказала она, — тем лучше вы подходите для этого мира. Вы — скопище молекул и математических уравнений.

Она демонстративно вынула томик стихов Дамара.

— Спасибо, черноволосый золотой ангелочек. Хорошо, что Вы полетели со мной. Вы потеряете свою наивность достаточно быстро — самое позднее через два-три дня. Меня раздирает любопытство узнать, что Вы при этом скажете. Выгляните в иллюминатор, мы пересекли границу. Европа под нами.

Нанга проследила за его взглядом, но смогла рассмотреть лишь клочки облаков, в промежутках однотонную, серую поверхность.

— Прекрасное чувство, не так ли? — продолжал посмеиваться Шаган.

— Земля мудрецов, громкими именами можно заполнить целую книгу. Но точности ради должно упомянуть и другой стороне медали, например, о фашизме. Соедините-ка все это вместе: Поэтов и композиторов, которым они поклоняются, сидящих на золотом троне вечности, а у их ног — руины газовых камер, горы костей и человеческого пепла. Подумайте об этом, когда будете стоять перед гробницами святых.

Она сказала: «Не только в Европе велись войны. Ваше замечание затрагивает и другие континенты. Величайшим врагом человека всегда был сам человек».

— Вот именно, всегда. И в наши дни тоже, принцессочка.

— Пожалуйста, не называйте меня так, — строго сказала она. — В остальном Вы знаете не хуже меня, что враждебность людей по отношению друг к другу не является свойством характера, а зависит от отношений владения недвижимостью.

— Это ничего не меняет в Вашем первом утверждении, — ответил он, — а если нам когда-нибудь придется вступить в контакт с разумным существом с другой планеты, и они расскажут нам историю своего развития, то мы, вероятно, услышим нашу собственную историю.

— Вы считаете, что развитие жизни повсюду должно было бы протекать одинаково?

— Да, всегда и везде, — убежденно ответил он, — я лишь отношусь скептически к тому, дойдет ли вообще до встречи с инопланетными разумными существами.

— Почему развитие на другой планете в другом мире не могло бы протекать иначе, дружелюбнее?

Шаган ответил с ухмылкой: «Вы только что назвали меня скопищем молекул — в этом кроется правильная мысль. Пока, собственно, люди, именно эта сложная форма материи, будут осознавать свой социальный образ жизни, они должны также пройти всю дилемму развития и зрелости этой совершенно аморальной материи. В начале стоит закон сохранения видов — это Вы найдете уже у старого доброго Дарвина — без этого инстинкта ни одно живое существо развиваться не может».

— Все же, звери не убивают друг дружку, — возразила Нанга, — хотя бы не свой собственный вид. Почему бы этому не быть возможным и на другой планете у других более высоко развитых существ?

Шаган сморщился.

— Я бы с большим удовольствием сейчас громко рассмеялся. Как звери могли бы убивать друг дружку? Не находится ли их мозг всего лишь на примитивной ступени развития? Они заваливают друг дружку только тогда, когда их одолевает чувство голода. Если бы они были способны создавать для себя орудия труда, тогда они бы после этого постарались найти кого-нибудь, кто бы обслуживал эти орудия труда. От этого шага до первой небольшой фабрики уже совсем недалеко. Это развитие было необходимо — без него мы бы и по сей день были в каменном веке. И с этим связана вся история культуры человечества; она базируется на господстве человека над человеком — и это, отчасти, еще можно отнести к сегодняшней действительности. Тысячелетия мы жили в царстве зверей, и варварскими законами джунглей народы владели вплоть до двадцатого столетия. Когда бы не велись войны — их вызвали всегда материальные интересы. Но это Вы знаете сами, Нанга.