Но почему мы, самые беспомощные и самые безнадежные в этой Вселенной существа, еще живы? Мы существуем, окруженные металлическими стенами, и мы знаем, что нам придется бездеятельно оставаться в прежнем состоянии до конца наших дней. Что мешает нам покончить с этим? Это страх? Надежда? Да, мы надеемся. Мы проигрываем постоянно новые варианты; мы обманываем друг друга. Мы, это пять человек. Может быть, будет лучше, если я скажу: существ. Это более правильно охарактеризует наше существование. Существа в другом мире, влачащие жалкое существование, с подорванным духом, преисполненные стоической невозмутимостью, черви в гробу, из которого нет спасения. Живой знак апокалипсиса, осколок Земли. Мы прокладываем ее путь? Но что нам до Земли! Таких много во Вселенной. Природа щедра…

Однажды, в начале нашей трагедии, мы, положа руку на сердце, пообещали, что никогда не изберем для себя добровольную смерть. Какое ребячество. Мы уже давно умерли. Голос логики громче голоса надежды; этот голос говорит нам, что мы больше не увидим Землю. От нее осталась лишь светящаяся пылинка, недостижимая. Мы много рассчитывали. Что нам еще оставалось делать в этой треклятой тюрьме? Мы рассчитали, что наша развалина доберется до Земли через 354 года. Тогда нас можно было бы увидеть даже в хороший зеркальный телескоп. Триста пятьдесят четыре года! Искорка надежды в нас, этот прекрасный самообман, борется с разумом. Потому что этот разум гласит: вы больше не увидите Землю. Но если вам не суждено быть спасенными, уже будучи мертвыми, тогда вас однажды найдут и похоронят на Земле! Утешительная мысль… В телескопы мы можем видеть нашу родную планету. Она окружена голубым ореолом. Отсюда, из глубин мирового пространства, она выглядит как другие звезды. Порой я не могу понять, что эти слова обращены к обитателям этой далекой звезды. Бортовой журнал уже давно больше не ведется. Я попытаюсь описать, как разыгралась катастрофа и что произошло на борту потом, до этого часа.

Раньше, когда я еще жил на Земле, я всегда хотел написать книгу о жизни в капле воды. Я никогда не мог найти на это время. Теперь у меня есть время, и оно единственное, что у нас есть в достатке. Разумеется, капля воды, о которой я некогда хотел рассказать, мегамир по сравнению с нашими обломками. Только в одном мы похожи: в нашей жизненной сфере тоже выходят на первый план те варварские законы природы, которым должно подчиняться неразумное существо. Постепенно и неотвратимо наше сознание привыкает к этим жизненным условиям. Сколько месяцев еще пройдет, пока мы доберемся до жизненной сферы, из которой однажды выделилось человечество?

Я — Роджер Стюарт, бортинженер «Дарвина». В свои сорок три года я самый старший на борту. Но об этом и о прочих несущественных вещах вы найдете достаточно данных в документах обо мне и о моих спутниках, которые подшиты в папку, вероятно, под названием «Катастрофа Дарвина» Я постараюсь внести дополнительно то, что нельзя прочесть в этих документах.

Мы больше не сетуем на нашу судьбу, и мы не держим зла на наших современников, которые прекратили наши поиски. Попробуйте и вы понять нас. Недавно я читал Илиаду. Там я нашел один стих, который я хотел бы привести в начале моих записей:

Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:

Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,

Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;

Так человеки: сии нарождаются, те погибают. [15]

Тридцать первое октября

Через сорок восемь часов после старта мы достигли сферы, в которой действовала сила притяжения Луны. Сейчас это событие уже в далеком прошлом, но есть вещи, которые неизгладимо врезаются в память. Мы скучковались в командной рубке, держались за поручни и таращились на увеличивающуюся в размерах Луну. Телевизионная камера передавала от картинку в ЦУП. Ты также слышали говорящего, который подбадривал нас, но у нас в этот момент была только одна мысль: если сейчас откажет программное управление, тогда мы полетим с огромной скоростью, словно снаряд, выпущенный из пушки, и разлетимся на кусочки на Луне.

Еще сейчас я слышу, как что-то загудело на пульте управления, я видел, как бесперестанно вспыхивали лампы. И я еще слышу, как Гиула говорит: «Ничто не скользнет от автоматического управления. Спорим, что мы вовремя увернемся…»

Это должно было прозвучать весело, но получилось чрезвычайно серьезным. Мои спутники чувствовали себя так же, как я. При виде несущегося на нас ужаса у нас дыхание захватило. Я представлял себе, что нас набрасывается фантастическое существо. Мы невольно втянули головы в плечи. Наша жизнь зависела от жалких электрических импульсов. Гигантская гробница приближалась к нам.

При этом мы все однажды переживали такой процесс. Когда космический корабль совершал посадку с земной орбиты, Земля, казалось, тоже хотела проглотить космонавтов, возвращающихся домой. Но при этом приближении корабль вскоре попадал в белую дымку атмосферы. Повсюду была жизнь; было видно облака, воду, континенты, города и леса. Земля дружественно встречала путников. Но Луна, этот мертвец среди небесных тел, была холодна. Контуры ее гор, блеклая желтизна вершин, монотонный контраст между светлым и темным оставался неизменными. Это, пожалуй, и вызывало у нас то призрачное ощущение.

Я думаю, наше дыхание было слышно даже на Земле, когда потрескавшийся шар вдруг провалился под нас. Компьютер вывел нас точно на орбиту вращения вокруг Луны. Позднее, после одного или двух витков, мы узнали, что характер изменения нашей орбиты не точно соответствовал предварительным вычислениям. Проще простого было провести коррекцию. Всего пятидесяти метров хватило бы, отдаления от лунной поверхности на пятьдесят метров, и мы бы снова совершили посадку на Земле по предписанному графику. Всего пятьдесят метров! Теперь мы торчим здесь…