Порой я ненавижу его с его моралью и спокойствием, выставленным напоказ. Я хотел пойти к Соне, чтобы поговорить с ней об этом, она была возле каюты Гиулы.

— Гиула, — шептала она, — открой мне, я должна с тобой поговорить, будь разумным, Гиула…

— Он еще не сделал это? — спросил я.

— Я не знаю, Роджер. Это ужасно. Он не движется.

— Тогда пусть провалится в ад!

— Гиула, — снова умоляла Соня, — ответь хотя бы. Сегодня тридцать первое декабря, наступление нового года. Я кое-что приготовила…

Она отчаянно посмотрела на меня, когда не услышала ответа.

— Что за жизнь, Роджер, что за жизнь!

— Да, что за жизнь, — повторил я, — а Чи занимается гигиеной. Что ты приготовила, Соня?

— Ничего, — сказала она, — если он не выйдет…

Она не закончила свою фразу.

Я поплыл в лабораторию и прижался лицом к иллюминатору. Звезды, везде звезды, так же бессмысленны, как звезда, которая была нашим миром. Высоко над нами был ОН, светящийся ярким светом — Рай. Боже, если бы я мог еще раз ступить на него, один единственный раз. Сейчас они сидели на Земле собравшись вместе, встречали Новый год. Сейчас где-нибудь оркестр играл заключительную часть Девятой симфонии — «Радость, прекрасная божья искра…»

Я сжал зубы. Не думай об этом, Стюарт, каждая мысль об этом пустая трата времени.

Как же глубоко в нас сидело земное сознание. Оно никогда не покинет нас.

В кабину забрались Чи и Соня.

— Надеюсь, Новый год будет более благосклонным к нам, — сказал Чи.

— Конечно, — ответил я, — он начинается с похорон.

В люке напевал Паганини.

— Что вы здесь все столпились? Это вы называете празднованием Нового года? Я хочу пить вино. На Земле сейчас все пьют вино.

— Мы не на Земле, — сказал я. — Гиула умер, Паганини. Теперь молчи.

Он ухмыляясь посмотрел на нас и направился к выходу. Чи загородил ему проход.

— Ты останешься здесь, ты уже один раз кое-что устроил, когда тебе не вина.

— Я не хочу ничего устраивать, — заверил Паганини, — я хочу продолжить работу. Жаль, что у нас нет крыльев, я сейчас дал бы такой новогодний концерт, которого вы еще не слышали.

Он не получил ответа. Соня сказала после паузы: «Я хотела бы сейчас послушать страдания Маттеуса, даже если по земным представлениям сейчас не совсем подходящее время для этого…»

— Мы могли бы послушать музыку, — сказал я, — у нас есть записи, правда не со страданиями Маттеуса. Но что слушать музыку бессмысленно, когда этот гений торчит здесь, среди нас. Прекрати ухмыляться, Паганини.

Он не прекратил. Он захихикал по-идиотски и сказал: «У вас все еще две души в вашей груди — одну вам нужно вырвать из нее. Был мир лжи, там все было правдивым. Почему Вы снова хотите внедрить ложь в этот правдивый мир? Оставьте Баха на Земле, здесь ему делать нечего. Выпейте хаос, наслаждение будет воздано червям!»

В моих висках забились артерии. Я бы сейчас охотно швырнул что-нибудь ему в голову. Еле сдерживаясь, я сказал: «Паганини, замолчи сейчас же, мой тебе совет, заткни свой рот. Я тоже всего лишь человек, и когда-нибудь у меня тоже могут сдать нервы!

— Что он плохого сказал? — спросил Чи.

— Я не хочу, чтобы он в эти минуты кощунствовал над Бахом, он должен заткнуть свой проклятый рот!

Я кричал так громко, что все удивленно уставились на меня. Паганини сжался. Какое-то время он молчал; это была зловещая тишина. Я услышал дыхание Сони.

— Я не сказал ничего плохого, не правда ли, Чи?

— Нет, Паганини.

— Пожалуйста, замолкни, Дали, — попросила Соня.

— Почему? — наивно спросил он, — почему я должен молчать? У меня есть право говорить правду, и то, что я сказал, правда. Вы несправедливы ко мне и особенно ты, Стюарт. Ты думаешь, я не знаю, что значит Бах?

Это было странно, он говорил совершенно нормальным тоном, от чего мы все уже давно отвыкли.

— Бах, — продолжил он, — он был твоим земляком, не так ли?

— Нет, — проворчал я.

— Конечно, он был твоим земляком, он был европейцем. Я чту Баха больше, чем вы. Я назвал три созвездия по трем начальным буквам его имени. И — С — Б — таким он был великим. Я хочу сказать вам еще кое-что. Если бы на Земле сгорела бы вся мировая музыка и только Бах бы остался — тогда бы ничего не сгорело. Теперь ты знаешь, что я думаю о запевале, Стюарт. Я видел его во сне. Знаете ли Вы, что я был его чистильщиком обуви?

Соня посмотрела на меня и засмеялась.