После полудня ко мне пришел Чи. Он хотел посмотреть на мой дневник. Я отказал ему в этом. Он сказал: «Это не любопытство, Стюарт. Мне это нужно только потому, что твой дневник тоже будет катапультирован. Ты все написал?»

— Нет, — сказал я, — кто бы смог это?

Он кивнул.

— Если бы только они имели представление о такой проклятой жизни. Возможно, кое-кто поймет, что совсем не понял, что значит Земля. Я тоже написал кое-что. Я попытался разрешить интересную математическую пространственно-временную проблему. Сейчас это не так важно для нас. На следующей неделе мы катапультируем первый зонд с сообщением. Второй последует через десять дней, третий еще через последующие десять дней. Один из них должен приблизиться к Земле. Зонды будут содержать параметры и характер изменения нашей орбиты. Все готово. Последний зонд вместит в себя твой дневник.

— И ты действительно возлагаешь надежды на эти зонды, Чи?

— Да, Стюарт. Ты меня уже спрашивал однажды об этом. Только эта надежда позволяет мне жить. Я боюсь смерти, я не хочу себе такой гробницы, это все.

— На это мы не можем повлиять, Чи. Сколько наших надежд уже разбилось. Я ничего не имею против твоего плана, но я боюсь этих последних месяцев.

— Они пройдут.

Он вдруг взял меня за запястье и проницательно посмотрел на меня. В его глазах был фанатический огонек. Таким я его еще никогда не видел.

— Я верю, — прошептал он, — я верю. Я хочу верить в наше спасение. Они найдут нас, Стюарт, они найдут нас! Каждый день я тысячу раз шепчу одну эту фразу: они найдут нас. Я хочу обратно, я хочу обратно на Землю! Если бы у меня больше не было этой веры, я бы уже давно превратился в животное. И ты тоже должен верить в это, Стюарт, вы все должны в это верить!

Его лицо покраснело, как при лихорадке.

— Чи, что с тобой? — испуганно воскликнул я. — Ты заболел?

— Нет, нет, — пробормотал он, — я верю! Я верю что они нас найдут, я верю, что они нас найдут! Повторяй за мной, Стюарт: Я верю, что они нас найдут! Скажи это…

— Да, я верю в это, Чи, — растерянно сказал я, — конечно, они вернут нас назад…

Я страшно боялся того, что и он больше не был в ладах с головой.

Двадцать три часа сорок минут

Паганини снова заставил нас поволноваться. Теперь — в последний раз. Он пропал. В одиночку ли он снял свои оковы? Я подозреваю Соню, я думаю, она освободила его из жалости. Она все же ему что-то пообещала. Мы ее не спрашиваем, и она ничего не говорит.

Десять минут нам потребовалось для того, чтобы убедиться, что его больше не было на борту. Мы прижимались к иллюминатору; его не было видно. Мы обнаружили только пару листов — его работу. Он прихватил их с собой. Они призрачно тянулись за нами словно шлейф, все с большими интервалами. Как ему удалось незаметно выбраться, загадка для всех нас. Он должно быть наблюдал за нами несколько дней и после этого знал, когда мы спали. В любом случае он был в себе, когда забирался в шлюз. Он надел свой скафандр, открыл и снова закрыл шлюз согласно инструкции.

Если бы я мог быть таким, как Соня. Она плачет. Она все время проводит в лазарете и оплакивает его. Я не могу плакать, и я не могу перерабатывать свои чувства в числа и формулы, как Чи. Что происходит в душе Гиулы, я не знаю; он бесперестанно цепляется за иллюминатор и таращится в окружающую пустоту. Паганини, Дали, как часто ты хотел в своем безумии стать птицей, хотел летать от звезды к звезде. Теперь ты стал птицей.

Я постоянно думаю о нем. Я никогда не забуду его мучения и его радости, его темные и светлые часы. Ты избавлен. Скоро мы последуем за тобой…

Второе июля

Сегодня мы выбросили первый зонд. В нем информация о нашем местоположении и наш призыв о помощи, больше ничего. Ни слова о двух наших мертвых спутников. Почти час мы могли наблюдать за зондом, затем он утонул в ярком солнечном свете. Надежда…

Смерть Паганини не отпускает нас. Никто не говорит об этом, но его душа, кажется, бродит как призрак. Я боюсь, что мы все сойдем с ума. Или мы уже давно сошли с ума? У нас не было больше никаких критериев измерения. Только одно я знаю точно: Нет ничего боле бессмысленного, чем слово «время». Только сейчас я понял, что это значит, когда астрономы на Земле по отношению к Вселенной постоянно ведут речь о миллионах или миллиардах световых лет. И даже это надуманно земное, на самом деле понятие времени в космосе просто смешно. Я начинаю считать нелепым, когда ставлю дату: через восемь или через двадцать четыре часа. Я мог бы точно так же написать: Восемь или двадцать четыре миллиона лет спустя…

Двенадцатое июля

Мы наговорили последнее приветствие на пленку. Чи был очень сдержанным, спокойным как всегда, мужество Сони было достойно восхищения. Я тоже постарался совладать со своими нервами. Гиуле это не удалось. Он не мог договорить до конца. Мы налили ему немного коньяка. Через час после того, как был выпущен зонд с кассетами, взволнованный Чи появился в саду. Он, возможно, написал два неверных числа в информации о нашем местонахождении. Их нужно непременно передать с последним зондом. Меня не удивило бы, если все расчеты оказались бы неверными. Я взглянул на несколько его формул и чисел. В них столько нулей. Я не уверен — разве можно «0» возводить в степень? Я не могу ни читать ни рассчитывать: так тяжело сконцентрироваться. И эта тишина, жуткая тишина. Хоть бы это вскоре закончилось. Мы разлагаемся заживо…

Позднее…

— Первый зонд уже возможно приближается к Земле, — сказал Чи.

Мы подумали о его неверных числах и молчали.

— В первом зонде данные были правильными, в этом я уверен.

После паузы: «Почему вы молчите?»

— О чем нам говорить, Чи? — спросил Гиула. — Мы же обо всем поговорили, обо всем. Только одно я еще хочу знать. Какой смысл в жизни? Зачем мы живем?

Чтобы достичь познания, — ответил Чи.

— Какого познание?

— Что есть рай, созданный для нас людей.