Таким образом, в то самое время, когда мы радикально перестраиваем наше социальное использование времени введением гибкой системы рабочего времени, рассредоточением рабочих мест при использовании механических транспортеров и другими способами, описанными в главе 19, мы фундаментально изменяем наше теоретическое представление о времени. И хотя представлялось, что эти теоретические открытия не имеют сиюминутного практического приложения в повседневной жизни, оказалось, что в результате этой теоретической болтовни у школьной доски и были выведены формулы, которые привели к расщеплению атома.

Многие из этих изменений в нашей концепции времени и появление сингулярностей в нашем теоретическом понимании пространства — эти два момента связаны теснейшим образом. Но мы меняем наше представление о пространстве и более непосредственно.

Мы меняем реальное пространство, в котором мы все живем, работаем и развлекаемся. Как бы далеко и часто мы ни перемещались с того места, где мы живем, к месту нашей работы — все это воздействует на наше восприятие пространства. И все это меняется. Конечно, когда возникла Третья волна, мы вошли в новую фазу связи человечества с пространством.

Первая волна, которая привела к всемирному распространению сельского хозяйства, принесла вместе с тем — об этом мы сказали выше — создание фермерских хозяйств, в которых жило большинство людей, не уезжая на большие расстояния от мест своего рождения. Сельское хозяйство внедрило основательность, ограниченное пространством, интенсивное существование, а также воспитало мощное осознание места — деревенское мироощущение.

Вторая волна цивилизации, наоборот, сосредоточила колоссальное количество людей в больших городах, и, так как стало необходимым перевозить ресурсы издалека и возникла проблема распределения благ, люди стали подвижны, легки на подъем.

Третья волна изменила наше мироощущение, скорее рассеивая, чем концентрируя человеческое сообщество. В то время как миллионы людей продолжают вливаться в городскую среду, все еще продолжающую быть основой индустриальной части мира, все высокоразвитые в техническом отношении страны уже испытывают противоположные тенденции. Жители Токио, Лондона, Цюриха, Глазго и десятка других больших городов уезжают, но в средних и маленьких городах население увеличивается [440] .

Американский совет по страхованию жизни сообщает: «Некоторые эксперты по городской жизни считают, что большинство городов США отошло в прошлое [441] . Журнал «Fortune» сообщает, что транспорт и связь порвали оковы, которые ограничивали сферы деятельности больших корпораций традиционными городами — штабами [442] . А журнал «Business Week» озаглавил статью так: «Перспектива: страна без главенства городов».

Это перераспределение и рассредоточение населения в свое время изменит наши предположения и представления о пространстве личности, равно как и социума, о допустимых расстояниях для общения, о плотности населения в домах и еще многом.

Кроме этих изменений, Третья волна породила также новый взгляд на локальность, пока на земном шаре, а подчас даже и в Галактике. Повсюду мы находим новое устремление к «единению» и «соседству», к местным политикам и местным связям, в то самое время, когда большое число людей — часто тех же, кто наиболее привязан к месту — относят себя к глобалистам и переживают по поводу голода или войны, происходящих за десять тысяч миль от них.

Поскольку новейшие средства связи быстро распространились по всему миру, мы начали перемещать работу обратно в набитые электроникой коттеджи, мы и впредь собираемся поощрять эти новые «соединения полезного с приятным», порождая множество людей, которые благоразумно останутся дома, которые редко передвигаются, а путешествуют скорее для удовольствия, чем для какого — нибудь дела, но их мысли и информация достигают, если захочется, других планет и внеземного космического пространства. Интеллект Третьей волны объединил содержание понятий близкого и далекого.

Мы также довольно быстро приспособились к более динамичным и относительным представлениям о космическом пространстве. В своем кабинете я рассматриваю фотоснимки, полученные со спутника или с самолета типа U–2, на которых город Нью — Йорк и окружающие его районы изображены с разным увеличением. Изображения, полученные фотокамерами, установленными на спутнике, выглядят прекрасными фантастическими абстракциями — зеленая глубина моря и контрастирующий вид береговой линии. Фотографии, полученные с самолета U–2, дают вид города в инфракрасных лучах, где прекрасно видны такие тончайшие детали, как музей «Метрополитен» и даже отдельные аэропланы, стоящие на поле аэродрома Ла — Гардиа. Что касается самолетов на поле Ла — Гардиа, я спросил официальное лицо из НАСА, можно ли будет при дальнейшем увеличении фотографии увидеть полоски и символы, нарисованные на крыльях самолетов. Он посмотрел на меня с радостным изумлением и ответил: «Даже заклепки».

Но не будем больше уточнять эти картины. Профессор Артур Робинсон, картограф из университета штата Висконсин, сказал, что десяток или около того спутников позволят нам разглядывать ожившую карту города или страны на мультипликационном дисплее — и следить за всем, что в них происходит [443] .

При этом изображение на карте перестанет быть статичным, начнет двигаться — это будут как бы рентгеновские снимки в движении: ведь они покажут не только то, что находится на поверхности Земли, а будут демонстрировать — слой за слоем — ситуацию под земной поверхностью и над ней на каждом заданном уровне высот. При высокой чувствительности это обеспечит непрерывное изменение восприятия местности и наших взаимосвязей с ней.