— Разумеется. И еще меня восхитило ваше чтение: вы передаете евангельский текст с истинно поэтическим чувством. — Я постарался вложить в свои слова как можно больше пыла.

— Благодарю вас. Вообще-то это обязанность заместителя ректора, но, поскольку доктор Ковердейл не явился сегодня на заутреню, ректор в последний момент попросил меня заменить его.

Годвин не пошел за студентами вниз по лестнице, а пересек площадку, открыл деревянную дверь напротив входа в часовню и, одной рукой все еще прикрывая пламя свечи, поманил меня за собой.

— Помнится, вы интересовались нашей библиотекой, доктор Бруно. Не хотите ли заглянуть, раз уж мы здесь? Если только вы не спешите завтракать, — заботливо добавил он.

Он передал мне свечку и вытащил из-за пояса связку ключей, нащупал самый крупный из них.

— С радостью, — ответил я, следуя за ним, хотя в тот момент меня больше занимало отсутствие доктора Ковердейла. — Значит, доктор Ковердейл отлучился из университета?

— Не знаю, он никого не предупредил, — сердито ответил Годвин, поворачивая ключ в замке. Дверь заскрипела, застонала, открываясь, как будто обидевшись, что ее потревожили.

Я припомнил, как накануне во время диспута какой-то мальчишка прибежал за Ковердейлом, и тот, по словам Коббета, примчался обратно в колледж так, словно за ним гнались. Однако привратник не говорил, что Ковердейл затем вновь ушел. Может быть, он незаметно ушел ночью или на рассвете? Не связано ли это как-то с предстоящим расследованием или с теми угрозами, которые мне пришлось выслушать от него?

— Странно, что и казначея, мастера Слайхерста, тоже не было на службе, — как бы между прочим заметил я.

Годвин прикрыл дверь и небрежно махнул рукой.

— Слайхерст часто отлучается по своим должностным обязанностям. Он должен регулярно осматривать недвижимость колледжа в разных концах графства, а ведь до иных несколько дней пути верхом. Думаю, нынче утром он отправился в Бэкингсмшир, а завтра вернется. А вот и наша библиотека! — Он широко раскинул руки, словно пытаясь единым жестом охватить свои владения, и поощрительно улыбнулся мне: давай, мол, высказывай восхищение.

Библиотека располагалась в первом этаже северного придела напротив часовни и несколько уступала ей в размерах. Внешне оба помещения были схожи: те же деревянные балки под потолком, тот же камыш на полу. Здесь сохранилась обстановка прошлого столетия: длинные деревянные кафедры, за которыми читатели стоя могли изучать огромные фолианты, прикованные для верности медной цепью к медному же шесту, стоявшему между кафедрами. В углах горели фонари, закрепленные под сводчатым окном; вдоль стен комнаты стояли деревянные скамьи, а в дальнем конце еще и низенький столик у окна с видом на двор. Годвин подошел к столику, положил ключи, затем взял у меня из рук свечку.

— Вас интересует какая-нибудь книга в особенности, доктор Бруно, или для начала показать вам самые ценные наши манускрипты? — спросил он, обернувшись ко мне через плечо, в то время как сам уже шел вдоль рядов, педантично зажигая свечу за свечой.

— Полагаю, этим ваше собрание не исчерпывается? — указал я на прикованные к столам книги.

— Ну конечно же нет, здесь только ценные старинные тома, которые полагается хранить таким образом, — стыдно сказать, но мы опасаемся воров. Здесь находятся книги, которыми чаще всего пользуются студенты. В основном это сочинения по схоластическому богословию, и все они представляют собой величайшую ценность. Большинство подарены нам нашим первым покровителем.

— Декан Флеминг привез их из Италии, — сказал я, кивнув. — А где вы прячете запрещенные книги?

Годвин отшатнулся, побледнел и вытаращился на меня. Похоже, я не на шутку его напугал.

— Нет у нас никаких запрещенных книг, доктор Бруно. О чем это вы?

— Полно, мастер Годвин, — воскликнул я и легкомысленно махнул рукой: мол, ничего особенного не имел в виду и никого не хотел обидеть. — В любом университете есть книги, которые убирают подальше с глаз молодежи. Книги, доступные пониманию лишь старших членов университета.

Годвин вздохнул с видимым облегчением.

— А, ну да, конечно, у нас есть немало книг, которые выдаются только преподавателям, и они уносят их к себе в апартаменты, чтобы там читать без помех. Мы держим их в ларях в той комнате. — Подойдя к стене позади письменного стола, он отворил в ней маленькую, почти незаметную дверцу; по другую сторону дверцы в слабом мерцании свечей можно было разглядеть полутемную комнату и большие сундуки вдоль стен. — А я уж было подумал, вы о еретических книгах ведете речь, — со смущенным смешком добавил библиотекарь.

— Нет-нет, те, как я понял, королевские эмиссары конфисковали и уничтожили много лет тому назад.

Годвин печально кивнул.

— В шестьдесят девятом году прошла большая чистка университетских библиотек. Все, что уцелело во время прежних чисток, — при отце ее величества, при ее брате и сестре, — забрали и уничтожили. Между нами говоря, ничего особенно еретического в тех книгах не было, но после католического разгула в царствование Марии Кровавой университеты попали под подозрение, и всем колледжам пришлось избавляться от любого сочинения, которое могло показаться хоть сколько-нибудь неортодоксальным. К сожалению, в ту пору и наше собрание пострадало.