— Я понимаю.

София села, ощущая боль поражения.

— Мне очень жаль. — Грей жестко провел рукой по волосам. — Ты представить себе не можешь, как жаль.

— Пожалуй, тебе и следует сожалеть. — Она почти угрожающе нависла над ним. — Очень… очень… сожалеть.

Легко, как в танце, повернувшись, София упорхнула на свой стул, хотя чувствовала она себя неважно: сердце болело, отказываясь работать, а бедра пылали, охваченные жарким томлением.

— Ну что ж, — с наигранной веселостью сказала она, взяв в руки палитру и обмакивая кисточку в краску. — Я закончу работу. Можешь продолжить чтение.

София сосредоточила свое внимание на холсте. Однако боковым зрением она видела, что книга Грея осталась закрытой и по-прежнему лежит на столе. Она слышала его дыхание — медленное и тяжелое. Даже в духоте каюты она чувствовала, как исходящий от него мужской жар прожигает ее сквозь тонкое муслиновое платье и рубашку.

Становилось все труднее делать вид, что ее не беспокоит его откровенное вожделение. Через несколько минут у нее заболела рука — так сильно она вцепилась в палитру. София положила палитру и кисточку и начала растирать место, где шея встречалась с плечами, массируя затекшую мышцу. Завитки волос на ее шее были влажными от испарины.

— Потрогай себя.

София оцепенела. Ее сердце остановилось. Она явно ослышалась.

— Ты не ослышалась. — Громыхнув стулом, он придвинулся к ней почти вплотную. — Я обещал, что не прикоснусь к тебе. Так прикоснись сама.

Ее сердце, испуганно подпрыгнув, снова вернулось к жизни, и его бешеный ритм отдавался тупыми, мощными толчками в высшей точке ее бедер. София закрыла глаза. Предложение было шокирующим, но возбуждающим, хотя принять его было, конечно же, невозможно. Она должна найти ответ. Едкий, язвительный, подобный ушату ледяной воды, которая остудит его пыл, да и ее собственный. Она должна залить студеной водой эту дикую страсть, буквально разрывающую ее жилы.

Но не было холодной воды: Только горячее, растекающееся желание капельками выступало у нее на лбу и тонкими, почти невидимыми струйками стекало между грудями. Она первой начала эту игру, она блефовала, не подумав, что он может вынудить ее раскрыть карты. Но едва ли теперь она могла отступить — проиграть означало потерять его.

Словно двигаясь независимо от ее воли, ее пальцы спустились с плеч к отороченному кружевом вырезу платья.

— Да. — Мягкое шипение этого слова проскользнуло по ее коже, словно эротическая ласка. — Да. Коснись их вместо меня.

Ее соски мгновенно набухли и проступили твердыми вершинками сквозь рубашку. Она заколебалась, глаза были все еще плотно закрыты. Дыхание стало тяжелым, и с каждым вздохом грудь высоко поднималась под ее пальцами.

— Да, милая. Прикоснись к ним. Двадцать пять дней, мы находимся на этом корабле. Двадцать четыре ночи я мечтал, чтобы обхватить ладонями твои груди. Я страстно желаю этого, хочу почувствовать своими пальцами, как они упруги, нежны и округлы. Боже, они ведь так нежны, правда, моя милая? Как и твои руки, твои запястья, твои губы. Ты вся нежна, все в тебе нежное, подобно лепесткам цветка.

Его глубокий баритон волнами прокатывался внутри ее, и каждое слово вызывало трепет в душе. Софии пришлось закусить нижнюю губу, которая начала предательски подрагивать. Вцепившись влажными от жары и волнения пальцами в ткань платья и рубашки, она начала медленно стягивать их с плеч, пока вырез платья не перестал растягиваться дальше. Тогда София скользнула рукой под ткань и подняла грудь, высвобождая влажную, тяжелую округлость от лифа платья. Горячий воздух закружился вокруг ее соска. Она вздрогнула, на мгновение ей показалось, что это его дыхание.

Целую секунду, которая показалась ей вечностью, Грей молчал. София по-прежнему сидела с закрытыми глазами, умирая медленной тихой смертью от обнаженной незащищенности и немного от стыда, с которым ей так и не удалось справиться. Что же она делает, обнажая свою грудь перед этим мужчиной? Это же какая распутница сидела внутри ее и сейчас пытается вырваться из своей глубоко запрятанной клетки! Он знал, что она это сделает.

— Боже милостивый! — наконец выдохнул он. — Ты так прекрасна! Гладкая и чистая, кремовая и округлая. И сладкая, о, какая сладкая! Словно я могу попробовать тебя. Прикоснись к своему соску.

Не веря тому, что она это делает, София провела большим пальцем по кончику соска. Белый свет прорвался сквозь темноту под ее веками.

— Да, — простонал он. — Сделай это еще раз.

Она повиновалась.

— Еще раз. Боже, как я хотел бы поласкать его, затеряться в этой мягкости и ощутить твои руки в своих волосах!

София зажала сосок большим и указательным пальцами, представляя, что это его сильные руки сжимают его. Его губы и язык ласкают его. Ее дыхание вырвалось в долгом тихом вздохе.