«Дэнни Мориарти, 33 года» — гласила табличка над его кроватью. От него остались только кости, туго натянутая желтая кожа, блестящие глаза да еще хлесткая речь, в которой иногда вдруг сверкали блестки былого юмора, который, очевидно, был его неотъемлемой чертой до того, как туберкулез разъел его легкие.

— Ничего не выходит, Барт! — Голова его опустилась еще ниже. — Я только зря время у тебя отнимаю. Наверно, просто немножко внимания захотелось после одной из атомных атак сестрицы Суэйн. Да нет, только толку уже не будет. Забери-ка ты эту штуку! Тебе бы пожарный шланг сюда приволочь вместо нее.

Барт одной рукой обхватил Дэнни за спину, другую продел ему под колени.

— Боюсь, тут придется лебедку завести, чтобы меня поднимать.

Барт окликнул ходячего больного.

— А ну-ка, Олфи, помоги.

Олфи ловко выхватил судно, а Барт приподнял и бережно опустил на резиновый матрас огромное тело. Мгновение Дэнни оставался недвижимым, ловя воздух и дыша так коротко и часто, что воздух едва попадал ему в легкие.

— Ну, ну, успокойся. А ну-ка, глотни кислородика.

Барт приложил Дэнни маску к лицу и держал ее, пока дыхание у него не стало свободнее.

У Барта сдавило в горле при виде этого мужества и этой беспомощности — костлявой руки Дэнни, хватающей воздух, его темных волос и пожелтевшей кожи.

— Да, уж хлопот со мною до черта! Ведь стреляют же лошадей, так почему ж такую тушу, как я, жить оставляют? Чтоб вам тут всем хлопот добавить, что ли?

Его ясные глаза смотрели на Барта с болью и усмешкой.

— Ну, ну, давай! — Барт стал поправлять ему подушки. — Болтаешь только, все хочешь меня, беднягу, разжалобить, а сам-то знаешь, что тебя уж скоро отсюда выпишут.

Дэнни перевел дух, и его потрескавшиеся губы скривились в улыбке.

— Черта с два, Барт, боюсь, я здесь долгонько проваляюсь и вам всем еще от меня достанется. Мы, Мориарти, народ живучий, нас не скоро уходишь!

Дыхание его стало спокойнее, и он указал Барту на газету, лежавшую нераскрытой на тумбочке.

— Будь другом, отдай это Джимми Чэмберсу по дороге, ладно?

Джим Чэмберс был в палате единственным больным, возле койки которого не стояли бутылочки и баночки с разными фруктовыми пюре, вареньем и прочими яствами. Он никогда не покупал газету, не курил; как скряга, берег он каждый пенни и думал только о том, чтобы поскорей выписаться и вернуться на работу. Однажды он уже выписался из Спрингвейла, но снова был спешно водворен сюда с туберкулезным менингитом, от которого его лечили уколами.

Джим с благодарностью принял газету и отложил блокнот, в котором он делал какие-то вычисления.

— Вот подсчитывал, сколько там жена моя получает, — объяснил он. — Нет, Барт, не может она прожить на это да еще троих ребятишек прокормить. Нужно мне возвращаться на работу.

— Ты сперва сам поправься, Джимми, а потом уж о работе думать начнешь!

Глаза Чэмберса лихорадочно заблестели, когда он напал на страницу с объявлениями о найме на работу.

— Нет, ей там одной не управиться, — бормотал он вслед Барту.

У выхода на веранду Барт столкнулся с доморощенным букмекером палаты, собиравшим ставки и заключавшим пари к предстоящим скачкам. Официально игра здесь была запрещена, но на деле к ней относились весьма снисходительно. И все же Олфи предпочитал действовать, когда сестры Суйэн не было поблизости. Олфи знал здесь все ходы-выходы. Он попал в Спрингвейл девяти лет, и единственное, чему он здесь научился, так это любительскому букмекерству. Жизнь в раю представлялась Олфи в виде нескончаемой вереницы субботних вечеров, когда радио, включенное в каждой палате, трубит о результатах скачек и все головы склоняются над программой скачек и составленным по форме перечнем ставок.

— Ну что, Барт, ставишь? — спросил Олфи.

— А как же!

— На собак или на лошадей?

— Две ставки по пять шиллингов на Огнедышащего.

Олфи даже застонал и сделал пометку в своей видавшей виды тетрадке.

— Елки, если он первым придет, вот я тогда в заваруху попаду.

И он двинулся дальше по палате, все еще качая головой и бормоча что-то себе под нос.

На веранде было впритык поставлено тринадцать коек. Деревянный навес предохранял больных только от неистовства дождя, сегодня же знойные порывы западного ветра беспрепятственно проникали на веранду, принося с собой клубы пыли.

— Навоз, — пожаловался Барту Гарри Пэкстон, попросив его вытащить соринку из глаза. — Каждый раз, когда этот поганый ветер дует, нас тут лошадиным навозом с конюшни засыпает.

— Надо посмотреть: может, нам с лошадьми местами обменяться? — лениво протянул его сосед. Тедди Хэррингтон провел на веранде четыре с половиной года, и они ожесточили его.

Сейчас Тедди занимался организацией проводов Рега Миллера, другого обитателя веранды. Главная трудность — постоянная проблема в Спрингвейле — заключалась в том, чтобы достать выпивку для прощальной вечеринки, да так, чтобы сестра Суэйн не узнала об этом. А отъезд Рега, по мнению Гарри Пэкстона, стоил того, чтоб его отметить.