Доктор Лейд наклонился над столом и своими твердыми пальцами пощупал ей пульс.

— Немножко нервничаем, а?

У него был какой-то слишком уж спокойный голос.

— Не надо волноваться, мисс Блейкли. При первой и второй процедуре мы сделаем вам местное обезболивание, так что вы ничего и не заметите.

Пот проступил у нее на теле, когда в него вошла игла, потом по телу разлилась немота. Доктор делал укол несколько раз, и с каждым разом она все меньше ощущала его. Доктор весело разговаривал с ней, так, будто ничего и не происходило.

«Не впадай в панику, — говорила она себе. — Тысячи людей прошли через это и проходят каждую неделю. Ничего страшного. Это поможет тебе поправиться. И скоро уже конец».

Но нервы ее не подчинялись больше рассудку. Все тело ее содрогалось. Она чувствовала, что рука доктора свободно лежит у нее на боку. Но голос его доносился откуда-то издалека:

— А теперь не пугайтесь, мисс Блейкли. Это понятно, что вы в первый раз немного нервничаете, но здесь, право же, нет ничего страшного. Вы не почувствуете никакой боли, только небольшое давление, вот и все. А когда мы пройдем плевру и вы услышите хлопок, не беспокойтесь — это означает: все идет как полагается. Готовы?

Хозяйка сжала руку на ее пульсе. Туповатый укол иглы пронзительно отозвался у Джэн в боку. Потом она почувствовала давление. У нее было ужасное ощущение, ей казалось, будто ее грудная клетка вот-вот обрушится под давлением. Линда рассказывала ей, что кому-то во время пневмоторакса проткнули легкое, и сейчас этот рассказ вдруг всплыл в ее памяти. А вдруг они сделают слишком резкое движение, игла пройдет слишком далеко и прорвет нежную ткань? А вдруг? Внезапно послышался хлопок. Слабость волной разлилась по телу. Она погружалась в темноту. Тело ее будто повисло где-то в пространстве. Боли не было — ничего, кроме тяжести давления. Как будто накачивали автомобильную шину. И ей представилось вдруг ее собственное тело, в которое, заполняя все, врывается воздух. Не то чтобы она действительно чувствовала, как врывается воздух. Она ощущала лишь ровное сильное давление. И боль порождал, скорее всего, ее собственный панический страх.

Ей показалось, что прошло много времени, прежде чем она почувствовала, как снова возвращается в комнату, прежде чем увидела, что сверху, удовлетворенно и деловито улыбаясь, на нее смотрит доктор. Он потрепал ее по руке.

— Ну, не так уж это страшно, правда? — спросил он с улыбкой.

И ей пришлось сделать усилие, чтобы вернуться к действительности и ответить ему, что нет, не так уж.

— Это всегда так, — сказала ей Линда, глядя на ее бледное лицо.

Джэн только что принесли обратно в палату, и сейчас она прихлебывала из чашки чай.

— Это всегда так: «Ну, не так уж это страшно, правда?» — она передразнивала доктора Мёрчисона Лейда. — Всем бы этим мерзавцам врачам хоть раз в нашей шкуре побывать. Тогда они б не мололи столько ерунды и не были к тому же так чертовски, так невыразимо довольны собой.

Когда Дорин и Барт пришли к ней в тот вечер, они засыпали ее вопросами об операции:

— Ну как пневмоторакс? Страшно, да?

— Больно было?

— Да нет, только если быстро повернешься, то такое впечатление, будто воздух выходит, а потом он снова внутрь врывается.

— Но не больно?

— Нет, не больно.

Она видела, с каким облегчением они переглянулись, как просияли их глаза.

Потом время свидания подошло к концу, и оба они ушли, нежно поцеловав ее на прощанье и взглянув на нее с любовью в последний раз.

«Ничего, я пробуду здесь, в больнице, всего месяц, чтоб „дырку затянуло“, а потом, потом — на шесть месяцев в санаторий. Придется выкинуть шесть месяцев из жизни на то, чтобы поправиться. Но ведь это только кусочек жизни. И когда я выйду отсюда, я об этом больше никогда и не вспомню. И когда я в санаторий попаду, то я тоже ни за что не примирюсь с этой жизнью».

Взгляд ее упал на Линду, и Джэн вспомнила, что та болеет уже пять лет, потом она взглянула на Бетти — Бетти три года из своих двадцати одного провела вот так. Мысль об этом привела ее в ужас. Слушая их рассказы о себе, она думала, сколько еще таких, как они, трое, живут себе и живут где-то в счастливом неведении, берут от жизни все, что выпадает на их долю, и вдруг наступает момент, когда они узнают о болезни и от этой страшной вести весь мир вдруг рушится, и болезнь выкидывает их из жизни.

Время ползло незаметно, и ей казалось, что жизнь ее резко поделена сейчас на две части: в одной находились Линда и Бетти, центром этой жизни была болезнь, о которой они постоянно думали и разговаривали, в другой — Дорин и Барт, и Джэн старалась перебросить мостик через эту пропасть, рассказывая им все время об этой ее первой, больничной, жизни.

— Еще одна неделька, — Барт сжал ее руку, — и в санаторий, а там уж не будет так плохо, я уверен.