В голове у Люка мелькнула сумасшедшая мысль: его подвергли какому-то неведомому жертвенному обряду, в результате чего он и лишился памяти.

— Где мы? — спросил он.

— На Юнион-стейшн в Вашингтоне, — сказал Пит.

Люк чувствовал себя круглым дураком. Это всего-навсего вокзал, в столь ранний час еще не заполненный пассажирами. Он сам нагнал на себя страху, как ребенок, которому в темной спальне привиделись чудовища.

Пит устремился в сторону арки с надписью: ВЫХОД. Люк поспешил следом. И в ту же секунду сзади раздался грозный крик:

— Эй, вы! Стойте!

— О черт! — выругался Пит и прибавил шагу.

Тучный мужчина в форме железнодорожника был исполнен праведного негодования.

— Вы что, бродяги, здесь ночевали? Знаете ведь, это запрещено.

Люк хотел возразить, но сдержался.

— Тут вам не ночлежка! А ну давай проваливай! — Мужчина толкнул Люка в плечо.

— Не смейте ко мне прикасаться, — сказал он, резко развернувшись.

Толстяк с испуганным видом отступил назад. Пит тронул Люка за руку:

— Пошли.

На улице было темно и тихо. Холод пробирал до костей, и Люк поплотнее запахнул свое драное пальто. Судя по погоде, была зима — январь или февраль.

— Куда мы идем? — спросил он Пита.

— На Эйч-стрит есть методистская церковь, где можно получить бесплатный завтрак, если только ты не против спеть пару гимнов.

— Я такой голодный, что готов исполнить хоть ораторию.

В голове у Люка роились вопросы. Как давно он стал пьяницей? Есть ли у него семья? Где он познакомился с Питом?

Они подошли к маленькой церкви, которая бросала вызов пороку, втиснувшись между кинотеатром и винным магазином. Войдя через боковую дверь, спустились в подвал. В одном конце длинной комнаты с низким потолком стояли пианино и кафедра, в другом — кухонная плита. Остальное пространство занимали длинные грубые столы и лавки.

Трое бродяг уже сидели, каждый за своим столом, и, глядя прямо перед собой, терпеливо ждали, когда начнут раздавать еду. У плиты полная женщина что-то помешивала в большой кастрюле. Стоявший рядом с ней седобородый мужчина, одетый, как проповедник, оторвал взгляд от кофеварки и улыбнулся навстречу вновь прибывшим.

— Заходите, заходите, — сказал он приветливо.

— Доброе утро, пастор Лонеган, — поздоровался Пит.

— Так вы у нас уже бывали? Как вас зовут?

— Пит, а это — Люк.

— Ну просто как два апостола, Петр и Лука! — Его приветливость казалась искренней. — Завтрака придется немного подождать, но могу предложить вам свежего кофе. — Пастор наполнил две толстостенные кружки. — Молоко? Сахар?

— Да, спасибо, — неуверенно произнес Люк.

Вкус кофе ему не понравился: жирный и приторный. Видимо, он привык пить черный и несладкий. Но по крайней мере кружка кофе немного утолила голод.

Люк с Питом сели за стол. До сих пор у Люка не было возможности рассмотреть своего спутника. Теперь же он заметил, что, несмотря на грязную физиономию и рваную одежду, Пит не похож на конченого пьяницу: на лице нет сеточки лопнувших сосудов — обычной приметы алкоголиков — и кожа не шелушится. А может, он просто еще слишком молод — лет двадцать пять, не больше. У Пита были темные усы и родимое пятно, расплывшееся от правого уха до подбородка. И еще в нем чувствовалась затаенная злость. Наверное, подумал Люк, из-за своего уродства или из-за чего-то еще он обижен на целый свет.

— На что это ты так уставился? — спросил Пит.

Люк ничего не ответил, только молча пожал плечами. Взяв со стола газету, он посмотрел на первую страницу. Там стояла дата — среда, 29 января 1958 года. Его внимание привлек заголовок: АМЕРИКАНЦЫ ОСТАЛИСЬ НА ЗЕМЛЕ.

Зазвучало пианино. Миссис Лонеган играла известный гимн «Иисус — наш самый верный друг». Люк пел вместе со всеми. Странно все-таки подействовал на него этот бурбон: гимн вот он, оказывается, не забыл, а имя матери начисто стерлось из памяти.

Допев гимн, они прочли молитву. Затем бродяги выстроились в очередь за овсянкой. Люк съел три тарелки. Насытившись, он подошел к пастору:

— Простите, сэр. Скажите, вы меня раньше здесь видели? Дело в том, что я потерял память.

Лонеган внимательно посмотрел на него и покачал головой: