— Стерн, наверху по-прежнему все спокойно? — прошептал он по радио.

— Лежит без движения, — прозвучал ответ.

Они кивнули друг другу, и Мила направилась в указанном ей направлении.

— Ну вот, наконец, — произнесла в этот момент Роза Сара, не отрываясь от монитора. — Посмотрите-ка сюда…

Горан заглянул ей через плечо: согласно надписи на полях экрана, эти кадры появились девять месяцев назад. Тогда вилла Кобаши представляла собой всего лишь стройплощадку. При ускоренном просмотре рабочие, словно муравьи, с безумной скоростью носились вокруг незавершенного фасада здания.

— Вот посмотрите сейчас…

Роза перемотала запись немного вперед до кадров с закатом, когда все рабочие покидали стройку, с тем чтобы отправиться домой, а на следующий день вернуться обратно. Затем женщина поставила запись на нормальный режим воспроизведения.

В этот самый момент на экране у входной двери дома Кобаши что-то показалось.

Стоявшая неподвижно, словно в ожидании чего-то, тень. Она курила.

Огонек сигареты выдавал присутствие человека, который находился внутри дома дантиста и ждал, пока окончательно не наступит вечер. Когда стало довольно темно, он вышел на улицу. Огляделся, затем прошел несколько метров, отделявших его от дома напротив, и без стука вошел внутрь.

— Послушайте меня…

Мила находилась в мастерской Ивонн Гресс, среди сваленных в кучу в одном из углов комнаты холстов, мольбертов и разбросанных повсюду красок. Услышав в наушники голос Горана, девушка остановилась.

— Кажется, мы поняли, что случилось в этом доме.

Мила ждала продолжения тирады.

— Мы имеем дело с паразитом. — Мила не понимала, о чем шла речь, но Горан пояснил: — Один из рабочих, занятых на строительстве дома Кобаши, каждый вечер оставался внутри строящегося помещения до самого его закрытия, чтобы затем проникнуть в соседний дом. Полагаем, что он мог… — криминолог позволил себе сделать паузу, чтобы как можно лучше охарактеризовать леденящий душу смысл этого высказывания, — быть причастным к убийству семьи, там проживавшей.

Пришелец овладевает новым гнездышком, приобретая свойства иного рода. Воспроизводя их в гротескном подражании, он убеждает себя в том, что является их частью. Своей тлетворной любовью он охватывает все подряд. Он не желает быть отвергнутым, как чужеродное тело. Он, устав от притворства, бросает свою новую родню и ищет другое гнездо для разорения.

Рассматривая в мастерской Ивонн признаки прошлого пребывания здесь хозяйки, Мила вспомнила про личинки Sarcophaga carnaria,белевшие на ковре гостиной семейства Кобаши.

Затем девушка услышала голос Стерна:

— Как давно это было?

— Шесть месяцев назад, — прозвучал ответ Горана.

Мила почувствовала резь в животе. Почему так случилось, что Ивонн и ее дети стали пленниками психопата, который мог делать с ними все, что ему заблагорассудится? И это в окружении десятка других домов, других семей, отгородившихся в этом месте для богачей, полагая, что таким образом могут избежать мерзости окружающего мира, доверившись абсурдному идеалу безопасности.

Шесть месяцев. И никто ничего не заметил.

Каждую неделю стригли траву на лужайке, и розы на клумбах продолжали принимать любовную заботу садовников жилого комплекса. Освещение портика включалось все вечера напролет в соответствии с расписанием, утвержденным уставом кондоминиума. Дети гоняли на велосипедах или играли с мячом на аллее перед домом, женщины, прогуливаясь, болтали друг с другом о том о сем и обменивались рецептами десертов, мужчины делали воскресные утренние пробежки или мыли машины перед гаражами.

Шесть месяцев. И никто ничего не видел.

Никто не задавался вопросом, почему эти шторы были задернуты даже днем. Не заметил скопившуюся в почтовом ящике почту. Никто не обратил внимания на отсутствие Ивонн и ее детей по случаю проведения светских мероприятий, таких, как, например, осенний бал или лотерея 23 декабря. Рождественские украшения — одинаковые для всего комплекса — развешивались, как это принято у верующих, снаружи и внутри домов, а после праздников убирались. Звонил телефон, Ивонн и ее дети не открывали дверь, когда кто-нибудь стучался к ним. И все-таки никто ничего не заподозрил.

Единственные родственники Грессов жили недалеко отсюда. Но и им это молчание, длившееся так долго, не показалось странным.

И за все это время маленькая семья каждый день взывала, надеялась, молила о помощи или о внимании к себе, которого они, увы, так и не дождались.

«Наверное, речь идет о садисте. Это было его игрой, развлечением, кукольным домом», — поправила себя Мила, вспомнив о том, во что был одет труп девочки, оставленный Альбертом на диване Кобаши.

Мила подумала про насилие, бесчисленное количество раз выпавшее на долю Ивонн и ее детей за этот продолжительный отрезок времени. Шесть месяцев истязаний. Шесть месяцев мучений. Шесть месяцев агонии. Но если хорошенько подумать, то не такой уж он и подонок в сравнении со всем остальным миром, забывшем об их существовании.