Мы в основном придаем значение только внешним и преходящим обстоятельствам. Вот в чем причина нашей растерянности. Ближе всего ко всему сущему находится та сила, которая его созидает. Ближе всего к нам постоянно свершаются самые великие законы. Ближе всего к нам стоит не работник, которого мы наняли и с которым так любим беседовать, а тот работник, который создал нас самих.

Человек рассматривается Г. Торо как центр, средоточие мира, остров посреди «волн жизни». Чтобы быть и оставаться центром подлинной жизни, необходимо постоянно отстаивать свое положение. Эта необходимость требует от человека отрешенности от повседневных дел, отдаления «мира повседневного» на соответствующее удаленное расстояние от своего мира, даже если этот мир — место, где развертывается

его собственная мыслительная и вещественная деятельность. Этот центр мира может быть, как у Торо, всего лишь «бобовым полем».

«Работник, который создал нас самих», действительно, всегда рядом с нами. Более того, он в нас самих, он определяет и «вылепливает» нашу чувственность и ментальность, в которых человек ощущает жизнь. В такого рода абстракциях высших сил и законов Генри Торо прячет, «скрывает» свою человеческую событийность, свою принадлежность процессу всеобщей взаимодеятельности и взаимозависимости людей.

Хорошо, если (человек — ред.) способен написать картину или изваять статую, то есть создать несколько прекрасных вещей, но как благороднее выглядит задача быть в моральном отношении скульптором, творцом всей окружающей среды. Сделать прекраснее наш день — это высшее из искусств. Долг каждого человека — сделать свою жизнь во всем, вплоть до мелочей, достойной тех стремлений, которые пробуждаются в нем в лучшие ее часы.

Одиночество, способствующее сосредоточению, обретению способности «нового взгляда» на окружающих, вскоре приводит к овладению навыками глубокого понимания сущности человеческой природы:

Приходили полоумные из богадельни и других мест; но этих я старался заставить открыться мне и выказать весь ум, какой у них был; я заводил разговор именно об уме и бывал вознагражден. Я обнаружил, что некоторые из них разумнее, чем так называемые надзиратели над бедными и члены городской управы, и что им пора было бы поменяться местами. Оказалось, что между полоумными и умными разница не столь уж велика.

Однажды, например, ко мне пришел один безобидный и простодушный бедняк, которого я часто встречал в полях, где он, стоя или сидя на корзине, служил живой загородкой, чтобы скот — да и он сам — не забрели куда не следует; он выразил желание жить так, как я. С величайшей простотой и искренностью, возвышенной или, точнее, приниженной по сравнению с тем, что зовется смирением, он сказал мне, что ему «недостает ума». Так он и сказал. Таким его создал бог, но он полагает, что бог любит его не меньше, чем других. «Такой уж я уродился, — сказал он, — и всегда такой был; не то, что другие дети, — слабоумный. Так уж, видно, богу угодно». И вот он сам — живое подтверждение своих слов. Он был для меня философской загадкой. Мне редко встречалась столь благодарная почва для сближения с человеком — так просто, искренне и правдиво было все, что он говорил. Чем смиреннее он был, тем больше это его возвышало. Вначале мне да же показалось, что это было у него обдуманным. На почве правдивости и откровенности, возделанной бедным слабоумным нищим, можно было бы взрастить нечто лучшее в отношениях между людьми, чем удавалось до сих пор мудрецам.

Постижение законов жизни природы, безусловно, помогает понять мир, «схватить понимание в самой сущности» высших законов мироздания, а значит, и законов человеческого общежития.

Виды дикой природы стали удивительно привычными. Я ощущал и ныне ощущаю, как и большинство людей, стремление к высшей или, как ее называют, духовной жизни и одновременно тягу к первобытному, и я чту оба эти стремления. Я люблю дикое начало не менее чем нравственное. Мне до сих пор нравится рыбная ловля за присущий ей вольный дух приключений. Я люблю иногда грубо ухватиться за жизнь и прожить день, как животное. Быть может, рыболовству и охоте я обязан с ранней юности моим близким знакомством с Природой. Они приводят нас в такие места, с которыми в этом возрасте мы иначе не познакомились бы. Рыболовы, охотники, лесорубы и другие, проводя жизнь в полях и лесах, где они как бы составляют часть Природы, лучше могут ее наблюдать в перерывах между работой, чем философы или даже поэты, которые чего-то заранее ждут от нее. Им она не боится показываться…

Нравственное начало пронизывает всю нашу жизнь. Между добродетелью и пороком не бывает даже очень краткого перемирия. Добро — вот единственный надежный вклад. В музыке незримой арфы, поющей над миром, нас восхищает именно эта настойчиво звучащая нота. Арфа убеждает нас страховаться в Страховом обществе Вселенной, а все взносы, какие с нас требуются — наши маленькие добродетели. Пусть юноша с годами становится равнодушен; всемирные законы неравнодушны; они неизменно на стороне тех, кто ощущает наиболее тонко. Слушай упрек, ясно различимый в каждом дуновении ветра; горе тому, кто неспособен его услышать. Стоит только задеть струну или изменить лад — и гармоническая мораль поразит наш слух. Много назойливого шума на отдалении становится музыкой, отличной сатирой на нашу жалкую жизнь.

Блажен человек, уверенный, что в нем изо дня в день слабеет животное начало и воцаряется божественное. Ноне существует, наверное, никого без постыдной примеси низменного и животного. Боюсь, что мы являемся богами и полубогами только будучи подобными фавнам и сатирам, в которых божество сочеталось со зверем; что мы — рабы своих аппетитов, что сама жизнь наша в известном смысле оскверняет нас.

Чувственность едина, хоть и имеет много форм; и чистота тоже едина. Неважно, что делает человек — ест, пьет, совокупляется или наслаждается сном. Все это — аппетиты, и достаточно увидеть человека за одним из этих занятий, чтобы узнать, насколько он чувствен. Кто нечист, тот ничего не делает чисто. Если ловить гадину с одного конца ее норы, она высунется из другого. Если хочешь быть целомудренным, будь воздержан веде. Что же такое целомудрие? Как человеку узнать, целомудрен ли он? Этого ему знать не дано. Мы слыхали о такой добродетели, но не знаем, в чем ее суть.

Чтобы достичь чистоты и отдалиться от греха, делай непрестанно, любую работу, пусть то даже чистка конюшни. Победить природу трудно, но победить ее необходимо. Какой смысл в том, что ты христианин, если ты не чище язычника, если ты не превосходишь его воздержанием и набожностью? Я знаю многие религии, считающиеся языческими, но их правила устыдили бы читателей и подали бы им пример, хотя бы в отношении выполнения обрядов.

Все мы — скульпторы и художники, а материалом нам служит собственное тело, кровь и кости. Все благородные помыслы тотчас облагораживают и черты человека, все низкое и чувственное придает им грубость.