Грузчик катил приземистую тележку, груженную чемоданами и большими сумками.

Стайка туристов, должно быть, после завтрака, вышла из гостиницы и остановилась возле рододендронов — в основном пожилые люди, хотя были среди них и совсем молодые, школьники, студенты, — все как один излучали удивительную энергию и жажду познания.

«Вот у таких навалом времени шляться по белу свету, а другие за них вкалывай!»

В глубине двора — он хорошо виден сквозь арку — сновали грузчики в длинных фартуках: взвалят тушу подсвинка на спину — и бегут от грузовика к холодильнику, потом — потягиваясь и распрямляя спину — обратно. И так изо дня в день. «Наверно, целый колхоз сеет и пашет, чтобы постояльцы такой гостиницы могли нажраться!»

Шофер поехал в сторону Даугавы, свернул у забора старой Экспортной гавани и наконец на углу улицы Петерсалас увидел пассажира — моряка с ящиком из гофрированного картона. «National Panasonic» — либо средних размеров телевизор, либо крупногабаритный магнитофон. Только какое дело ему, шоферу, до этого ящика! Шоферу все равно — лишь бы не ездить порожняком.

Скорчив недовольную мину, он вылез из машины и открыл багажник: видите, я не жалею трудов, не забудьте об этом, когда будете рассчитываться!

— В комиссионку?

Моряк вначале отрицательно мотнул головой, потом показал:

— Поезжайте вперед!

Шофер капризно пожал плечами. «Ишь, прямо ему надо! Смехота! Любому дураку известно, что этот ящик так или иначе в конце концов через комиссионку уйдет к перекупщику!»

Где-то впереди что-то ремонтировали и они застряли в пробке на объездной дороге.

«Так тебе и надо! Напрямик, ишь ты! Выискался!» — злорадно подумал шофер, прислушиваясь к тому, как по две копейки нащелкивает счетчик и ерзает на сиденье моряк.

Остановка затянулась, некоторые водители выходили из машин узнать, что случилось и скоро ли можно будет ехать дальше.

— Почем сейчас на Канарах пятилатовик? — спросил как бы между прочим таксист.

— Не знаю.

— Все такие нервные стали! Таможенник еще за версту, а в штаны уже наложили.

— Я береговая крыса, — помедлив, ответил пассажир.

«Ну, это ты, пижончик, расскажи кому-нибудь другому! В бане, где все голые, ты меня, может, и надул бы, да только не здесь! Ваших сразу отличишь: джинсы — из самых дешевых, но по крайней мере с десятком лишних «молний», куртка в надписях вдоль и поперек, а пощупаешь — так, ерундовая синтетика. Не отваливают вам валюты, не отваливают сколько вам хотелось бы!»

Колонна машин медленно тронулась с места.

Объездная дорога была неасфальтированной — такси переваливалось из ямы в яму.

— Куда ехать-то?

— В Саркандаугаве… Небольшая улочка… я покажу… Рядом с новым кинотеатром…

— Я имею право не ехать, если мне не говорят адрес!

— Как-нибудь столкуемся…

Вот это уже другой разговор. Наконец-то. Как человек с человеком.

И хотя шофер добился своего — они Лак будто поладили, но он все больше злился на моряка.

«Он мне будет рассказывать! Будто я не вижу, что на тебе надето, в каком месте остановил такси — от угла Петерсалас до ворот порта каких-нибудь три минуты ходьбы… И что кладешь в багажник тоже вижу! Я таких каждый день пучками вожу! И вообще — чего он со мной в прятки играет? Если уж проскочил со своим ящиком мимо вахтера — из порта иначе и не выйдешь — тогда все официально и нечего мне заливать!

А может… Может, этот «Панасоник» ты спер у какого-нибудь дружка на судне? Чего ж дергаешься? Ха-ха! А что, не может быть такого? Все вы бандиты и сволочи, у всех у вас на уме одни гешефты, деньги да шлюхи!

Моряки, едва сойдут на берег, становятся болтливыми, дарят жевательную резинку, угощают американскими сигаретами, ржут и валяют дурака, а этот сидит как пень… Неужто в самом деле стибрил? — Шофер присмотрелся к пассажиру. — А может чего и похуже натворил?..»

Пассажиру можно было дать года двадцать три, может, даже двадцать пять: щеки еще сохранили детскую округлость, а кожа свежая, розовая. Рост ниже среднего, но парень широкоплечий и спортивный, у такого силы достаточно. Черный пышный чуб как у завзятого гитариста, волосы — почти до воротника — зачесаны назад, обвислые усы вдоль уголков рта делали его лицо не старше, как он, видно, сам надеялся, а наоборот — мальчишеским.

«Глаза уж слишком бегают», — констатировал шофер и встревожился.

Пересекли трамвайную линию, остановились на улочке, вымощенной булыжником, под высокой голой липой, с ветвей которой стало капать на крышу машины.

Тротуар тут был узкий — для одного пешехода; справа, видно, ремонтировали двухэтажный деревянный дом — на окнах ставни, но изнутри доносился стук молотков, а в глубине двора виднелись кучи гравия и строймусора.

Слева вдоль улицы тянулся беленый каменный забор, высотой метра в два.

— Я вернусь минут через пятнадцать…

— Почему сразу не сказал, что придется ждать?

— Договоримся как-нибудь… — парень подмигнул.

— Да, да! Таких обещальников у меня каждый день навалом!

— Все будет в порядке, шеф!

Парень перешел улицу и скрылся за окованной железом калиткой.

Из отделения для перчаток шофер вынул газету…

Развернул, начал читать.

Он всегда покупал одну и ту же. Ту, что покупал еще его отец. Ничего другого он не читал, зато газету, ожидая пассажиров, «прорабатывал» добросовестно — от передовой до сводки о погоде. В таксопарке он считался знающим человеком.