Анатоль снова отвернулся от нее к окну, и казалось, что сейчас он опять замкнется в угрюмом молчании. Но на этот раз он, очевидно, был слишком подавлен, чтобы с обычной бдительностью охранять свои воспоминания от чужих ушей.

Устало проведя рукой по глазам, он сказал:

– После смерти матери отец заперся в библиотеке наедине со своим горем. Он почти ни с кем не виделся, даже с членами семьи. Разумеется, за исключением Романа.

– Романа?

– Да.
– Губы Анатоля дрогнули в горькой усмешке.
– Мои родители обожали Романа, они видели в нем сына, которого хотели бы иметь вместо меня. Красивого, умного, очаровательного. Даже лежа на смертном одре, отец хотел видеть Романа.

Медлин подумала, что это многое объясняет, и вражду между двоюродными братьями, и неудовольствие, которое каждый раз проявлял Анатоль, когда она уединялась в библиотеке. И все же ей казалось, что часть истории осталась недосказанной, что главное связано с трагедией брака родителей Анатоля. Сесили Сентледж не была выбранной невестой и умерла молодой, а ее муж, в сущности, помешался от горя.

– Как мог ваш отец поступить подобным образом? Отвернуться от сына, отрешиться от мира? Вы ведь были совсем ребенком, когда умерла ваша мать. Кто вас воспитывал? Кто занимался поместьем?

– У меня был мистер Фитцледж. Он учил меня обязанностям хозяина замка Ледж.

– Но вам было не больше двенадцати лет!

– Десять с небольшим. Но я быстро повзрослел.

«Слишком быстро», - подумала Медлин, глядя на морщинки у глаз, жесткие складки, идущие от носа к углам губ, - все эти следы забот и печалей, благодаря которым Анатоль выглядел старше своего возраста. Она никогда не встречалась с Линдоном Сентледжем, но могла лишь презирать человека, который столь эгоистично замкнулся в своем горе, презрев свой долг и своего ребенка.

Очевидно, эти мысли отразились на ее лице, потому что Анатоль бросился на защиту отца:

– Он делал все, что мог, покуда силы не оставили его. Иногда он помогал Фитцледжу и крестьянам. Дело в том, что отец славился умением находить потерянные вещи. Единственное, чего он никак не мог найти, - своего потерянного сына.

Анатоль пытался шутить, но взгляд его оставался печальным. Медлин смотрела в его глаза и видела Анатоля ребенком - одиноким, заброшенным, подавленным ответственностью, слишком большой для его возраста, мечтающим о том, что дверь библиотеки, наконец, для него откроется. Однако этого так и не случилось.

Медлин хорошо понимала его боль. Ее родители тоже никогда не были ею довольны, и она всегда чувствовала, что им хотелось бы иметь другую дочь вместо Медлин с ее любовью к книгам, излишне дерзким языком и огненно-рыжими волосами.

Она нежно положила руку на ладонь Анатоля - без единого слова, впервые в жизни понадеявшись на молчание.

Анатоль уставился на ее руку, словно этот жест утешения, был ему незнаком. Потом медленно, один за другим, переплел свои пальцы с ее пальцами.

– Медлин, я… - начал он и умолк. Лицо его исказилось болезненной гримасой.
– О черт! Вчера ночью…

Он снова умолк, и лицо Медлин вспыхнуло. То, что произошло в спальне, и то, чего не произошло, - было слишком болезненным предметом для них обоих.

Поэтому Анатоль заговорил о другом:

– Простите меня за все. За то, что я вышвырнул вашего друга француза. Я просто с ума сошел от ревности. Ведь у меня нет таких изысканных манер, и я никогда не годился для званых вечеров и тому подобного времяпрепровождения.

– Я тоже, - сказала Медлин. Поймав его недоверчивый взгляд, она быстро закивала:

– Это правда. Я всегда умудрялась сказать что-нибудь не то. Меня с позором выставляли с куда более пышных приемов, чем ваш, мистер Сентледж.

Он улыбнулся.

– И я не хотела оскорблять ни вас, ни вашу семью.

– Это неважно.

– Нет, важно. У вас и так напряженные отношения с родственниками, а я только подлила масла в огонь. Мне не следовало говорить, что я не верю в легенду об Искателе Невест.

– Почему? Это просто глупая сказка. Иногда я и сам в нее не верю.

Медлин должна была бы обрадоваться, ведь она сама хотела видеть Анатоля менее суеверным, более просвещенным. Почему же тогда его слова наполнили ее душу странной печалью?

– В легендах есть одна опасность, - подумала она вслух.

– Какая?

– Иногда… - Она запнулась. Трудно было признаться даже самой себе.
– Иногда даже самый разумный человек на свете может пожелать, чтобы легенда стала былью.

Он поднес ее руку к губам, прикоснулся поцелуем к нежной коже, и ее сердце бешено забилось, хотя, может быть, в этом не было ничего разумного.

– Наверно, мы мало старались, - сказал Анатоль.
– Наверно, даже легенда нуждается в помощи смертных.