Брань продолжалась еще долго. Наконец, законники вынесли единственное решение — о выборе Эмрэн. Это ей предстояло сделать завтра. Остальное по-прежнему висело в воздухе. А я видел одно — раскол стал явным…

Я вернулся с совета в нашу палатку, дрожа от гнева. Первым моим побуждением было немедленно увезти Эмрэн куда угодно, хоть в Имтеру. А об Эмрэге-кранки я не мог думать только как о предателе и подлеце. И еще трусе. Мне очень хотелось дождаться его и плюнуть в его надменное лицо. Что же, я его дождался. Похоже, он ожидал увидеть меня. Он заглянул в шатер, потом крикнул кому-то снаружи:

— Он здесь. Идите сюда.

Вошли этелы Зуалер и Ульэрех, с ними один из законников и Эмрэн. Я ничего не понимал, и потому гнев мой несколько поутих. Господин даже не смотрел на меня.

— Все должно быть по закону. Нужны еще два свидетеля.

Ульэрех вышел и вскоре притащил своего родича Нирраха и Зурета, сына сестры Зуалера.

— Ким, подойди, — сказал мне этел Эмрэг-кранки, и я почему-то послушался. Эмрэн была готова не то заплакать, не то рассмеяться. Он закатал мне рукав. Ульэрех, улыбнувшись, расстегнул рубиновую застежку и обнажил худую мускулистую руку. Я кажется начинал понимать. Зуалер достал чашу и налил в нее вина из кожаной бутыли, что стояла на раскладном столике в шатре.

— Ну, все готово, — промолвил он, как всегда неторопливо и скучно.

Ульэрех взял меня за руку и мы замерли в рукопожатии. Эмрэг-кранки спокойно полоснул ему и мне ножом повыше запястья, наискось, и с любопытством уставился на текущую кровь. Когда в чашу налилось достаточно крови, законник сказал:

— Рана к ране, кровь к крови, брат к брату.

Ульэрех отпустил мою руку и мы соединили наши раны. Молодой этел весело улыбался мне. Когда мы выпили чашу, он сказал:

— Ну вот, теперь ты Ким Ультерайну этелрину тайину.

"Ким приемный сын рода Ультерайнов, этелрину."

— К тому же, ты мой рыцарь, — добавил мой господин — Пусть теперь попробуют оспорить законность выбора Эмрэн!

Если уж говорить всю правду до конца, Ульэрех сделал это отнюдь не из-за особой приязни ко мне. Просто он был давним кровником моего господина, в третьем поколении что ли, и таким образом прекращал уже давно надоевшую всем распрю.

Из того дня помню еще одни слова господина — они долго беседовали с Зуалером, Ульэрехом и Энетом.

— По крайней мере, мы не станем ненавистными "людьми богов", против которых станет бороться под знаменем Осеняющего их Фэгрэн. Мы станем божьей кровью в жилах нового народа.

— Только бы этот новый народ помнил обе своих крови…

— На то есть Договор Араэну и Эршау.

— Скажи мне, этел Зуалер, что Араэну-то получает от этого договора? — спросил в досадливом нетерпении мой господин.

Зуалер тяжело пошевелился, устраиваясь получше на шкурах.

— Он получает все наши знания. Наши богатства. Нашу "синюю сталь" и наших целителей. Нашу удачливость. Наше искусство. Нашу кровь и наши земли, наши законы и наше прошлое. Нашу верность и наши мечи. А сейчас Араэну нужны мечи, сам знаешь. Тем более, мечи инетани. Ильветтар становятся наследниками всего нашего, а это немало, смею тебя заверить. А мы получаем их Закон. Эмрэг, ведь мы для Ильвейна — никто. Ты никогда об этом не задумывался? Дзайалан ведь с Ильвейном не связан ничем. Мы просто здесь живем, но никогда ни присяги королям не давали, ни договора не подписывали. Нас не защищает закон Ильвейна и Закон Осеняющего. А ведь нас так мало… Ты помнишь резню в Риннане? Помнишь, конечно, ведь Зимарун живет в твоем доме. Так вот — если бы нас защищал Закон, резни бы не было. Твой отец говорил с Араэну как раз об этом. Честно говоря, я не ожидал, что Араэну окажется настолько проницательным. Или мы просто плохо знаем ильветтар?

Я мог бы сказать — да, плохо. А мы вас почти совсем не знаем… Но я, ильветтен, люблю и уважаю вас, господин мой Эмрэг, господин мой Зуалер и госпожа моя Эмрэн…

…Я помню, как Эмрэн второй раз поцеловала меня при всех. И как она пригрозила, что отречется от Имна-Шолль, если ей не отдадут меня. Улыбка у нее тогда была нехорошая — так волчица слушает хвастливо-трусливый брех шавки…

КИМ

Я подозреваю, что мой господин нарочно провел меня через испытания, обычные для кранки, чтобы я хоть немного научился понимать их. Конечно, все это делалось не ради меня, а ради Эмрэн. Господин долго был зол на нас обоих, но на меня в первую очередь. Однако он сделал для нас все, что мог.

На Луэт приглашают только самых близких. Этел Эмрэг-кранки взял с собой сестру, госпожу Тимарэт, Дорана и меня. Вечером мы собрались в большом зале у длинного накрытого стола. Нас было всего пятеро, а за столом могли усесться по меньшей мере человек тридцать. Странно было сидеть в пустом зале, словно ожидая прихода неведомых гостей. Мы молчали. Свечей почти не было, да и смотреть-то было не на что. Мы молча пили и ели, и каждый резкий звук казался преступным. Становилось все темнее. И вдруг мне показалось, что за столом есть еще кто-то. Сначала я подумал, что это игра теней, но тот, что сидел за столом, был не так изменчив, как тень. Это был седой кранки в вышитой золотом одежде темно-красного цвета. Эмрэн почти беззвучно прошептала: "Майран!" Затем стали появляться другие. Ни звука. Только мозг мой был наполнен немыми речами. Это было какое-то жуткое и в то же время притягательное безумие. Я не понимал вопросов. Я не понимал ответов. Оставалось только ощущение странного непонимания между теми, кто был здесь и пришедшими оттуда. Те были явно счастливы. Но они не помнили, чем они счастливы. Они не помнили тех, к кому пришли. Майран был братом этела Эршау, но он не помнил брата. Он не помнил Эмрэга-кранки. Когда ему говорили, он как будто что-то вспоминал, но это словно раздражало его, было несущественным. Они смотрели сквозь — точнее сказать не могу…

ЭМРЭН

И так было из года в год. На что я наделась? Что они нам раскроют тайну бытия после смерти или после Ухода? Что я узнаю о судьбе отца? Не знаю. Наверное, это нас и отличает — надежда. Они приходят, потому, что мы о них помним. Но — не о таких. Мы, живые, делимся своим счастьем, они — нет. Они каждый сам по себе. Не знаю, может, в этом и есть счастье, но меня оно пугает. Я помню свой давний разговор с братом — он сказал тогда, что достигнуть счастья для всех можно только в том случае, если каждому дать по его собственному мирку, в котором будет все именно так, как хочет он. "Мое счастье может обернуться несчастьем для другого. И уж мне, кранки, не знать этого! Похоже, там каждый просто спит и видит сны, в которых он якобы счастливо живет. Ну, не такие сны, как здесь, просто я не могу подобрать слова. А как иначе? Может, это такое счастье. Но я-то не спать хочу. Я хочу наяву! Я не могу, чтобы счастье все время было одно и то же! А если уйти с одним понятием о счастье, то так вот с этим неизменным счастьем и останешься". Хорошо нам вот так говорить. А они осознают себя счастливыми. Может, главное — осознавать? Правда, о чем я сужу — мы ведь так ничего и не знаем об Имна-Шолль. Никто еще оттуда не возвращался. А как по-другому узнать? Может, мы не понимаем то, что видим? Не знаю. Но ведь отца там нет. И героев там тоже нет… И нет богов, у которых можно было бы спросить. А к Оракулу ходить… Лучше не вспоминать. Я не знаю, что услышал от него брат. Но я верю его словам — кранки никогда не лгут…