— Посмотри сам, сколько…

— Прочь с дороги!

Всадник не стал выяснять, возможно ли подобное, он просто пришпорил лошадь, и Драго едва успел отскочить. Ну, что ж, подумал монах, остался только один вариант. Будь ты глупее, по крайней мере, остался бы с суммой, которую твоя лошадь и стоит. И при этом не испачкал бы одежду.

Драго выхватил хлыст, отстранённо заметив, что ближайший к нему человек уже наблюдает за происходящим. Драго успокоил себя тем, что происходящее, не имея отношения к мальчику и воинам Правителя, сойдёт за действия члена какой–нибудь банды. Монах молниеносно взмахнул хлыстом, и его конец опутал горло всадника. Драго плавно потянул хлыст на себя, что позволило развернуть скакуна и направить его назад. Всадник хрипел, пытаясь просунуть под хлыст пальцы.

Драго выждал секунду и дёрнул рукоять хлыста на себя. Воина сбросило на землю, и он поблек в облачке дорожной пыли. Монах запрыгнул на коня и пришпорил его, на скаку смотав хлыст. Вслед послышался гневный крик, но в нём было больше от обиженного ребёнка. Двое мужчин, по виду явно ремесленники, отскочили в стороны, не рискнув встать у разбойника на пути, хотя Драго заметил, что у одного поначалу возникло стремление вмешаться. По–видимому, подействовало то, как Драго управлялся с хлыстом.

За ближайшие сто метров Драго наблюдал ещё с десяток испуганных лиц и недовольно качал головой. Он оставлял следы, он наследил по–крупному. Когда всё останется позади, ему придёться объяснять Старху и Совету Ордена, что иначе было нельзя.

Драго гнал лошадь и, когда появилась развилка, он притормозил, подняв тучу густой пыли. Больше было шансов, что гвардейцы направились в Лакаслию, но Драго хотел подтверждения. Он осадил лошадь, рассчитывая изучить землю в надежде обнаружить следы, и на его счастье со стороны Лоредо показались трое крестьян. Драго направил коня к ним и грозно заорал:

— Именем Правителя! Вы видели четверых гвардейцев, скакавшим вам навстречу? Отвечайте правду!

Подобный напор заставил крестьян попятиться. Они явно перепугались, не зная, что же лучше сказать. Драго засмеялся, заставив крестьян расслабиться.

— Языки попроглатывали, что ли? Видели ли вы воинов Правителя или нет, чума вас забери?

Один из крестьян заискивающе заулыбался, другой пролепетал:

— Никого не видели, брат мой. Клянёмся. Я…

Драго не стал слушать, что ему ещё хотел сообщить крестьянин. Монах хлестнул коня, проломившись сквозь густой подлесок на другую сторону развилки, и оставил за собой шлейф ленивой, заторможенной пыли.

Он хлестал лошадь, хлестал и хлестал, нещадно, монотонно, вырывал из бедного животного всю его мощь. Он чувствовал, что не успеет настичь гвардейцев прежде, чем они приблизятся к Лакаслии. Он не обращал уже внимания на любопытствующие, настороженные взгляды людей, встречавшихся на пути.

Лошадь стала задыхаться, хрипеть, но Драго не позволил ей сбавить темп. Когда дорога покинула лес, и монах увидел всадников в бордовых плащах, он понял, что не успел. Он ещё немного сократил расстояние, когда почувствовал, что конь вот–вот падёт. Драго направил его с дороги и успел спрыгнуть, прежде чем несчастное животное завалилось на землю, заходясь глухим, жутко затихающим хрипом.

Посматривая в сторону гвардейцев, приближающихся к городу, Драго подошёл к умирающему животному. Опустился рядом на колени и приложил рук к его шее.

— Прости, — прошептал монах, не задумываясь над тем, что большинство талхов, как и он, лучше относятся к животным, нежели к людям, не входящим в Орден. — Прости, но твоя смерть позволила настичь тех, кто схватил мальчика. Прости за столь высокую цену. Спи спокойно, красавец.

Жизнь ещё теплилась в лошади, какие–то крохи её, но Драго нужно было спешить, и он оставил животное, чтобы направиться к Лакаслии.

Дини открыл глаза, его привёл в чувство какой–то шорох. Что–то скреблось где–то наверху.

Чувства возвращались в тело мальчика медленно. Вместе со слухом вернулось обоняние, и Дини услышал запах свежего сена и конского пота. Последним было пропитана его собственная одежда. Запах был необычным и, бесспорно, очень приятным. Это был очень дорогой запах. В сознании мальчика лошади с детства были чем–то недосягаемым. И всё, что с ними связано, автоматически превратилось в такое же несбыточное.

Теперь же Дини насквозь пропах этим несбыточным. Мысль вызвала улыбку, хотя мальчик и не осознал, что улыбнулся.

Следом за обонянием возвратилось зрение, и мальчик понял, что находится в каком–то закрытом помещении. Скоро он догадался, что темнота означала ночь. Зрение и запахи оживили память. Основной силой в оживлении был запах конского пота.

Дини вспомнил мужчин в бордовых плащах, пронзительные взгляды, круп лошади под собой. Его схватили воины Правителя и куда–то везли. Мальчик смутно помнил дорогу, не имея ни малейшего представления, сколько времени она заняла. Он был настолько обессилен, что с того момента, как гвардейцы схватили его, он так и не приходил в сознание.