По правде говоря, ссылка на святого отца вряд ли была уместна. Каролина на самом деле принадлежала к числу тех многочисленных католиков, которые убеждены, что им дано глубже папы постичь религиозные истины; некоторые умеренные нововведения Пия X, особенно отмена кое-каких из второстепенных праздников, еще ранее приводили ее в отчаяние.

— Лучше бы папа заботился о своих делах, — сказала она, но тут же подумала с боязнью, не зашла ли она слишком далеко, и истово перекрестилась, пробормотав про себя: — Глория, Патри.

Тут вмешалась Кончетта.

— Не увлекайся, Каролина, ты не думаешь, что говоришь. Какое впечатление будет о нас у присутствующего здесь монсеньера?

А тот, нужно сказать, улыбался пуще прежнего и думал все о том, что перед ним состарившийся ребенок, мыслящий ограниченно и живущий во тьме. Он с добродушной снисходительностью сказал:

— Монсеньер считает, что перед ним три святые женщины.

Отец Корти, иезуит, пожелал несколько разрядить атмосферу.

— Я, монсеньер, принадлежу к числу тех, кто может подтвердить ваши слова: отец Пирроне, коего память чтят все, кто знал его при жизни, часто рассказывал мне, когда я был еще послушником, о святости окружения, в котором воспитаны синьорины; впрочем, достаточно одного лишь имени Салина, чтоб это стало вполне ясно.

Монсеньер пожелал перейти к конкретному делу.

— Синьорина Кончетта, теперь, когда все разъяснилось, я хотел бы с вашего позволения посетить капеллу, дабы я мог подготовить его преосвященство к тем чудесам веры, которые он завтра утром увидит.

Во времена князя Фабрицио на вилле не было домашней капеллы: по праздничным дням вся семья отправлялась в церковь, и даже падре Пирроне, чтоб отслужить мессу, приходилось каждое утро проделывать изрядный путь. Однако после кончины князя, когда ввиду различных осложнений с наследством, о которых здесь скучно рассказывать, вилла стала исключительным достоянием трех сестер, они тотчас же позаботились о том, чтоб устроить в ней собственную молельню. Для этого был избран несколько отдаленный салон, в котором примыкающие к стенам полуколонны из фальшивого гранита создавали некое подобие римской базилики; с потолка соскоблили картину неуместного мифологического содержания, установили алтарь и на том успокоились.

В минуту, когда сюда вошел монсеньер, капеллу заливали лучи заходящего солнца и висевшая над алтарем картина, весьма почитаемая старыми девами, была ярко освещена. Портрет в стиле Кремона изображал хрупкую, очень привлекательную молодую девушку, со взором, устремленным к небесам; густые черные волосы в изящном беспорядке ниспадали на полуобнаженные плечи; в правой руке она сжимала скомканное письмо; лицо ее хранило выражение трепетного и не лишенного радости ожидания; радость сверкала в ее полных невинности глазах; в глубине зеленел мягкий ломбардский пейзаж. На полотне не было ни Христа-младенца, ни корон, ни змей, ни звезд — словом, ни одного из тех символов, которыми обычно сопровождается образ Марии; художник, должно быть, решил, что одного выражения чистоты достаточно, чтоб ее опознать.

Монсеньер приблизился к полотну, поднялся на ступеньку алтаря и, не осенив себя крестом, несколько минут разглядывал картину с тем выражением радостного восхищения, какое бывает в таких случаях у искусствоведа. Стоявшие за ним сестры усердно крестились и шептали: «Ave Maria».

Затем прелат спустился со ступеньки и, обратившись к ним, сказал:

— Прекрасная картина, весьма выразительная!

— Чудотворный образ, монсеньер, чудотворнейший! — объясняла Катерина (несчастная больная даже высунулась из своего передвижного орудия пыток). — Сколько чудес она сотворила!

Каролина перешла в наступление.

— Это Мадонна с письмом. Девственница готова вручить святое послание и молит божественного сына защитить народ Мессины. Славная помощь была оказана, как явствуют многочисленные чудеса, происшедшие два года назад в дни землетрясения.

— Хорошая живопись, синьорина; что бы на ней ни было изображено, это прекрасный предмет искусства, его нужно беречь.

Затем он обратился к реликвиям — их было семьдесят четыре, и они густо покрывали стены по обе стороны алтаря. Каждая была обрамлена рамкой, под которой виднелась надпись с объяснением и ссылкой на документы, подтверждающие подлинность. Сами же документы, нередко весьма объемистые и отягченные печатями, покоились в покрытом узорчатой тканью ящике, который стоял в углу капеллы. Здесь были рамки из чеканного и гладкого серебра, рамки из меди и кораллов, рамки филигранной работы, рамки из кожи черепахи, а также из редких пород дерева, из самшита, из красного и голубого бархата; были рамки большие, маленькие, восьмигранные, круглые, овальные; некоторые из них стоили целое состояние, Другие были куплены по дешевке в магазине, однако для этих верующих душ все они сливались в единое целое и вызывали у хранительниц сверхъестественных сокровищ ощущение восторга.

Подлинной создательницей этого собрания была Каролина; это она откопала некую донну Розу, упитанную старуху, чуть ли не монахиню, обладавшую полезнейшими знакомствами во всех церквах, монастырях и богоугодных заведениях Палермо и окрестностей. Именно эта донна Роза каждые два месяца приносила на виллу Салина какую-нибудь святую реликвию, задернутую в веленевую бумагу. Она рассказывала, с каким трудом удалось ей вырвать эту реликвию из рук какой-нибудь обедневшей приходской церкви или разорившейся аристократической семьи. Если имя покупателя не называлось, то объяснялось это лишь похвальной скромностью; впрочем, для доказательства подлинности реликвий старуха приносила всевозможные документы, достоверность которых была ясна как Божий день; обычно они писались по-латыни или же таинственными знаками, которые определялись как греческие либо сирийские. Кончетта, управительница и казначей, платила. Потом начинались поиски рамок и их прилаживание. И снова невозмутимая Кончетта платила.

Года два тому назад был такой период, когда мания коллекционировать тревожила даже сны Каролины и Катерины: по утрам они рассказывали друг другу свои сновидения, в которых им виделись новые чудотворные находки, с робкой надеждой, что сон сбудется. Это случалось не раз после того, как они поверяли его донне Розе. Какие сны видела Кончетта? Никто не знал. Донна Роза умерла, и приток реликвий почти совсем прекратился; впрочем, к тому времени уж наступило известное пресыщение.

Монсеньер поспешно бросил взгляд на некоторые рамки, которые были на виду.