Наступили ранние зимние сумерки. На раду еще было рано отправляться, а между тем Мазепа уже не мог ничего делать от какого-то тревожного чувства, охватившего его. Тревожно шагал он по своей комнате, то покручивая усы, то подходя к окну и смотря задумчиво на беспрерывно въезжавших во двор всадников, когда у дверей его комнаты раздался легкий стук, и в светлицу вошел сияющий счастьем молодой Кочубей, который тоже получил за последнее время повышение и переведен был из младшего в старшего подписка генеральной канцелярии.

— А что это, пане генеральный писарю, ты тут сумерничаешь? — обратился он весело к Мазепе. — Небось, и у тебя «мурашкы» поза спиной бегают?

— Да, есть малость, — ответил Мазепа, — приветствуя Кочубея, — а что, собираются?

— Скоро негде будет и яблочку упасть… А вот только одного я опасаюсь: что как пан гетман Бруховецкий со своей «згодою» обманывает нас, заманит всех с войсками на левый берег, а потом и отдаст москалям? Не верю я что-то и послу его… лисица… у!.. Стреляная лиса!..

— Не бойся… Бруховецкий на этот раз не обманывает нас; он потому к нам и ластится теперь, что ему некуда податься.

— О? Откуда ты знаешь?

— Сорока на хвосте принесла.

— Да и добрые же у тебя, пане, сороки вести приносят.

— И все добрые вести, — усмехнулся Мазепа, лукаво подмигивая бровью, — а когда же свадьба, пане подписку? Надо бы стараться поскорее, ведь гетману казаки в войске надобны.

— Поспеем, — тряхнул весело головой Кочубей. — А слышал ли новость — и от Сирко послы из Запорожья прибыли.

— Ну? — оживился Мазепа. — Наверное?

— Сам видел.

— Ну, так идем, идем скорее… «Цикаво»! Что-то они привезли с собой.

Товарищи вышли из флигеля, в котором жил Мазепа, и направились по двору к замку, в парадной зале которого назначена была рада.

Беспрерывно по пути их обгоняли группы старшин, спешивших во дворец, все они весьма дружелюбно приветствовали Мазепу и Кочубея. Замок уже горел огнями. Наши путники поднялись по широким ступеням и вошли во дворец.

Ярко освещенные широкие коридоры дворца были уже наполнены народом; всюду сновали прохаживающиеся группы, везде слышался оживленный говор, беспрерывно то там, то сям повторялись имена гетмана Дорошенко и Бруховецкого, и тогда, как имя первого произносилось всегда с восторгом, ко второму прилагались весьма нелестные эпитеты. Издали доносился сдержанный гул множества голосов.

Пробираясь осторожно среди этих снующих пар, Мазепа и Кочубей достигли, наконец, до высоких, окованных медью и бронзой дверей и, отворив их, очутились в большом парадном зале.

Зала была уже полна народа. Приглашенное на раду почетное духовенство занимало приготовленные ему направо и налево от высокого золоченого стула гетмана места; за колоннами, вдоль стен и перед гетманским креслом помещалась казацкая старшина и украинская шляхта, а ближе к выходу стояли отдельной группой почтенные купцы и горожане, выделявшиеся от всех остальных сословий своими темными длиннополыми одеждами и отсутствием оружия. Рядом с гетманским стулом приготовлен был такой же стул для митрополита, а по левую руку меньшее кресло для гетманши. И духовенство, и казачество, и шляхетство — все блистало самыми драгоценными одеждами. Десятки люстр, усеянных восковыми свечами, заливали всю залу целыми потоками яркого света, придавая ей необычайно торжественный вид.

Гетмана еще не было, а потому все присутствующие, стоя в разных местах группами, вели между собою оживленный разговор. Говор сдержанных голосов, словно однообразный шум волн морских, наполнил весь зал. Появление Мазепы и Кочубея было сразу замечено.

— А, пан писарь, наш генеральный писарь, — окликнул его кто-то из близ стоявшей группы казаков.

— Сюда, сюда, к нам пожалуй!

Мазепа подошел к окликнувшей его группе и пожелал всем доброго здоровья.

— Здоров, здоров! — отвечали ему несколько голосов.

— Ты вот скажи нам, пане генеральный писарь, — продолжал подозвавший его казак, — тебе это теперь лучше знать, неужели гетман наш в самом деле думает отдать свою булаву этому антихристу?

— Да мы тому псу такую булаву покажем, что он и на том свете не выдыхает, — закричали гневно казаки.

— Стойте, стойте, панове, — остановил их Мазепа, — вы так очень на. него не нападайте, а то ведь он и от «згоды» откажется. Да и что бы с того вышло, если бы гетман наш уступил ему булаву?

— Как что? — перебили его отовсюду голоса. — Отдать нас в руки этому гаспиду, этому Иуде!..

— Хе, хе, хе, панове, вы шумите заранее, — усмехнулся Мазепа, — в том-то и дело, что ни нас, ни нашу булаву никто не смеет помимо нашей воли кому-нибудь отдавать. Так вот, если бы гетман Дорошенко и отдал Бруховецкому свою булаву, а мы бы того не захотели, так разве смог бы Бруховецкий без нашей «згоды» над нами гетмановать? Эй, панове, панове, вы и забыли, что если кого и камнем ударить хочешь, то надо перед ним прежде нагнуться до земли. То-то и выходит, что можно так всякую вещь устроить, что и волки будут сыты, и овцы будут целы!