Замысел Бруховецкого сделал свое дело. Через несколько дней после Сретения все города и замки в Левобережной Украине были уже заняты казаками, в одном только Чернигове держался воевода и с ним несколько десятков ратных людей, остальные все погибли. Однако и это еще не удовлетворило Бруховецкого, — он продолжал всюду рассылать письма, приглашая к восстанию и казаков, и калмыков, но никакие меры уже не могли возвратить ему симпатий народа.

Лишь только весть о том, что Дорошенко высадился на левый берег, разнеслась по Украине — все хлынуло к нему навстречу. Отовсюду стекались толпы вооруженного поспольства; казаки, узнав о приближении Дорошенко, вопреки приказанию Бруховецкого спешили соединиться с ним; духовенство, мещане и горожане свозили к Дорошенко и денежные взносы, и хлебные запасы.

Марианна, Андрей и Гострый со своей надворной командой находились также в войсках Дорошенко, но Марианна избегала встречи с Мазепой. Мазепа чувствовал, отчего в ее обращении с ним появилась такая холодность, и это мучило его совесть, словно он был виновен в чем-нибудь перед этой удивительной девушкой, спасшей ему жизнь; несколько раз пробовал он заговорить с Марианной, но она так сухо и резко отвечала ему, что теплое слово застывало у него на языке. Таким образом, между ними мало-помалу установились совершенно холодные отношения; Марианна проводила все время с отцом и Андреем, а Мазепа с сияющими от счастья Кочубеем и Остапом, которые уже успели пожениться и теперь со страстным нетерпением ожидали конца войны, чтобы вернуться поскорее к своим молодым женам.

Медленно подвигалось вперед войско Дорошенко; оно, словно катящаяся с гор лавина, все росло и увеличивалось с каждым днем.

Успех Дорошенко приводил в бешенство Бруховецкого, но он еще не предполагал того, как был велик этот успех, а между тем вся левобережная старшина прислала Дорошенко письмо, в котором просила его от лица всей гетманщины принять на себя гетманство, объявляя, что Бруховецкого они все, как один человек, не желают иметь гетманом.

Приглашение всей левобережной старшины заставило задуматься Дорошенко. Убедившись, что гнусности и подлости Бруховецкого нет границ и что народ окончательно не желает его иметь гетманом, он уже сам давно потерял желание уступить ему свою булаву. Однако, в эту важную и торжественную минуту Дорошенко не считал возможным спорить с Бруховецким о старшинстве, но письмо левобережной старшины заставило его подумать об этом иначе, к Бруховецкому уже прибыла орда и, если полки казацкие отделились бы от него и присоединились к Дорошенко, он мог бы поднять междуусобную войну, а это было бы крайне нежелательно, особенно в настоящую минуту, так как положение становилось серьезным.

В Москве уже узнали о бунте на Украине, и Ромодановский спешил сюда с сильным войском. Правда, поздняя весна еще задерживала его, но оттепель уже началась, и в скором времени можно было ожидать, что он появится в границах Украины. Ввиду этих соображений, Дорошенко созвал на раду всю свою старшину, а также пригласил на нее и митрополита Тукальского и все высшее духовенство и обратился ко всем с вопросом: что же теперь предпринять и на что решиться?

Решено было послать к Бруховецкому посольство от самого гетмана и от митрополита Тукальского, которое бы показало ему письмо всех левобережных старшин, как очевидное нежелание всего народа иметь его гетманом, и просило бы его уступить свое гетманство Дорошенко добровольно. При этом гетман и Тукальский приложили к Бруховецкому свои письма, в которых умоляли его; во имя отчизны исполнить без всякого кровопролития волю народа, за что Дорошенко обещал ему оставить в пожизненное владение город Гадяч со всеми пригородами.

Но посольство Дорошенко привело Бруховецкого в какое-то исступленное бешенство. Алчный честолюбец, он решил рискнуть всем, чтобы захватить в свои руки власть, и теперь эта власть ускользала от него!

Не имея в руках самого Дорошенко, он излил свою ярость на послах. Послов подвергли ужасной пытке, а затем заковали в кандалы и бросили в темницу.

Письмо старшин ясно говорило Бруховецкому, что вся Украина не желает иметь его гетманом. Бруховецкий чувствовал, что почва уже колеблется у него под ногами, но бешенство до того ослепило его, что он совершенно потерял рассудок.

Захватив с собою орду и находившиеся при нем в Гадяче казацкие полки, он двинулся с войсками из Гадяча, как будто навстречу Ромодановскому; при выезде своем из Гадяча он разослал универсалы всем остальным полковникам, приказывая спешить соединяться с ним.

Но новый удар ожидал гетмана: почти все полковники украинские уже соединились с Дорошенко.

Узнав, что Бруховецкий идет навстречу Ромодановскому, Дорошенко отправился наперерез пути Бруховецкого, желая соединиться с ним, и наконец настиг его.

Остановившись за тридцать верст от лагеря Бруховецкого, Дорошенко послал к нему десять сотников, требуя через них, чтобы Бруховецкий добровольно отдал ему свою булаву, бунчук, знамя и всю «армату». Взбешенный Бруховецкий приказал этих сотников заковать в кандалы и отправить для пытки в Гадяч, а сам двинулся со всеми войсками на Дорошенко, стоявшего у Опошни.

Между тем, старшины и казаки, догадавшись наконец, зачем ведет их Бруховецкий на Дорошенко, — заволновались, зашумели.

В войске вспыхнул бунт.

— Мы за гетманство Бруховецкого биться не станем! Мы на Дорошенко не пойдем! — закричали в разных местах.

Бунт, сначала глухой и затаенный, начал охватывать все войско, но Бруховецкий еще не знал ничего об этом.

Весеннее солнце уже близилось к закату, когда Бруховецкий остановился со своими войсками против лагеря Дорошенко. Все было тихо и спокойно в лагере Дорошенко, но лагерь Бруховецкого весь кипел и волновался, как взбаламученное диким ураганом море.

Бруховецкий начал уже догадываться, отчего происходит это волнение, но жажда мести заглушала в нем все соображения.