— Д-да, эти «побратымы» берут немало за свои услуги, произнес угрюмо полковник.

— В том-то и суть, — продолжал Мазепа, — а если теперь вместе с Дорошенко «вкынулась» бы на левый берег орда, тогда бы пошло великое опустошение и крови христианской разлияние, а тем самым и «зменшення» моци нашей.

— Что ж делать, — вздохнул полковник. — Где пьют, та бьют. Не может без того война быть.

— Лучше нам сразу кровь пролить за свою свободу, чем точить ее капля по капле под чужим ярмом! — произнесла горячо, сверкнув глазами, Марианна.

— Верно, — согласился Мазепа. — Но если можно и ярмо скинуть, и не пролить родной крови!

— Что ты говоришь? — вскрикнули в один голос и полковник, и Марианна.

— А вот что, — отвечал Мазепа. — Для чего надо приходить сюда с войсками Дорошенко? — Для того, чтобы покорить под свою булаву все полки и города, считающие еще над собою гетманом Бруховецкого. А если Бруховецкий соединится с Дорошенко, какая нужда тогда будет воевать Левую Украину?

— Он не согласится на это ни за что и вовеки, — произнес твердо полковник. — Бруховецкий труслив, как тхор, и чувствует, что влада его висит на тонком волоске. Для того-то он и ездил в Москву, чтобы укрепиться на гетманстве, он только и держится московскою ратью, и чтоб он решился отделиться от Москвы и гетмановать вместе с Дорошенко — никогда!

— А если Дорошенко сам уступает ему свою булаву, лишь бы соединилась отчизна?

— Как? — вскрикнула горячо Марианна, подымаясь с места.

— Бруховецкий будет гетмановать над всею Украиной? Злодей, наступивший на наши вольности, продавший, как Иуда, отчизну, будет и дальше угнетать народ и вести всех к погибели?! Да не будет этого! Если вы и все за эту думку, — я сама убью его, как паршивого пса, и рука моя не «схыбне»!

Освещенная огнем, стройная и величественная, с гордо закинутой головой, горящим взглядом и грозно сжатыми бровями, Марианна была изумительно хороша в эту минуту, и Мазепа невольно загляделся на нее. Казалось, и сам полковник залюбовался своей воинственной дочкой, словно застывшей в этом порыве.

— Успокойся, Марианна, — заговорил Мазепа, — я потому только не противлюсь воле Дорошенко, что знаю то, что сам народ не захочет иметь над собою гетманом Ивашку.

— Так зачем же ложь? Зачем обман? — продолжала горячо Марианна. — Я не «вызнаю» лжи ни в каких «справах», казаче! Бруховецкий недостоин быть гетманом, и он должен погибнуть смертью, достойной злодея. Предатель, изменник! Смотри, что он сделал своим «зрадныцькым» гетманованьем с Переяславскими пактами! — вскрикнула гневно девушка и с этими словами подошла к длинной полке, тянувшейся по стене комнаты и, снявши стоявший там среди золоченой посуды дорогой ларец, быстро подошла к столу и поставила его на стол.

— Вот они, Переяславские пакты, на которых прилучил нас гетман Богдан, — продолжала она, открывая ларец, и вынимая пожелтевшую от времени толстую пергаментную бумагу, — я знаю их на память, но смотри, читай сам.

С этими словами она развернула пожелтевший лист и указывая пальцем на исписанные старинным письмом строки, прочла громким и внятным голосом:

— Пункт первый: «Вначале подтверждаются все права и вольности наши войсковые, как из веков бывало в войске запорожском, что своими судами суживалися и вольности свой имели в добрах и судах. Чтобы ни воевода, ни боярин, не стольник в суды войсковые не вступались, но от старейшин своих, чтобы товариство сужены были». Дальше слушай! — продолжала она. — Пункт четвертый: «В городах урядники из наших людей чтобы были обираны на то достойные, которые должны будут подданными исправляти или уряжати и приход належащий вправду в казну отдавати».

Все движения и голос Марианны были полны страстного порывистого одушевления, которое невольно передавалось и Мазепе.

Слушая эти пакты, святыню, хранившуюся в каждой казацкой семье, Мазепа начинал ощущать и в своей душе страстную ненависть к Бруховецкому.

А Марианна продолжала читать дальше с тем же страстным воодушевлением пункт за пунктом.

— Пункт тринадцатый. «Права, наданные из веков от княжат и королей как духовным и мирским людям, чтоб ни в чем не нарушены были». Пункт шестнадцатый. «А для того имеют посланники наши договариваться, что наехав бы воевода права бы ломати имел и установы какие чинил, и то б быти имело с великой досадою, понеже праву иному не могут вскоре колыхнуть и тяготы такие не могут носити, а из тутошних людей когда будут старшие, тогда против прав и уставов тутошних будут направлятися!»

— Ты сам знаешь, — заговорила Марианна, опуская бумагу на стол, — что на Переяславской раде были утверждены все эти пункты, а что он сделал с ними, изменник! Зачем он обложил весь народ несносными стациями и поборами? Зачем он своей владей выбирает и ставит старшину? За эти пакты батьки наши кровью своей землю обагрили, — ударила она рукой по бумаге, — а он ради прихоти своей и корысти потоптал их все! Нет, говорю тебе, ваша думка напрасна. Никто не пойдет за ним, никто не поверит тому делу, в котором он станет головой!

— Все так, — отвечал Мазепа, — но вы своими силами не одолеете Бруховецкого, а если прибудем сюда мы, заднепря не, тогда будет не избрание гетмана, а бунт, ибо ты забыла Марианна, что по Андрусовскому договору мы, правобережные казаки, не имем права приходить на левый берег и вступаться в ваши дела, «ибо отданы есьмо в подданство ляхам!»

— Тот договор для нас не указ! Зачем обманывать Москву? Зачем отходить «зрадныцькым» чином? Мы сбросим Бруховецкого и объявим ей, что, будучи народом свободным, свободно и отходим!