И Дах ничуть бы не удивился, вдруг встретив на углу господина невысокого роста, худого и небрежно одетого, с портфелем дрезденской кожи, который, нервно куря толстую вонючую папиросу, стоял бы здесь и не то со сладострастьем, не то с ненавистью смотрел на непотушенный свет в его, даховской, комнате…

«Шел бы лучше редактировать свое „Время“», – беззлобно бросил ему Дах мысленно, помня, как сам недавно тоже стоял напротив дома на Канаве.

Или встретилась бы ему уже на Фонтанке компания, на двух лихачах возвращающаяся откуда-то с Линий, когда угар сомнительного развлечения уже прошел, и остались только досада и стыд. И мелькнула бы во втором возке только-только начавшая входить в моду высокая меховая шапка певца крестьянских страданий [144] , а с первого сверкнули бы лукавые глазки публичной девки российской словесности [145] .

Неожиданно для самого себя Данила даже привстал на цыпочки, чтобы посмотреть, а не видно ли там и того, кто стоял у него под окнами с папиросой, или же благопристойнейшего Якова Петровича. Но лихачей уже простыл и след.

Впрочем, Дах совершенно не расстроился: сейчас он шел по делу абсолютно реальному. Свернув в одну из маленьких улочек прямо за домом Лунина [146] , он зашел в незаметное кафе с гордым названием, работавшее двадцать четыре часа в сутки. Три пластмассовых столика, сонная продавщица, она же официантка, засохшие салаты и эклеры. В самом углу сидела живописная личность непонятного возраста с буйной шевелюрой и бородой, когда-то, видимо, огненно-рыжими, а теперь тускло-пегими. Рядом стоял этюдник и валялись листы бумаги. При виде Данилы человек бодро вскочил и протянул запачканную углем руку.

– Ну, здравствуй, князь, – усмехнулся Дах, пожимая руку. – Что новенького?

– Сущий голяк, сущий. «Христиане скупы стали, деньгу любят, деньгу прячут… Ходишь-ходишь…» – громко затянул он из «Годунова». А потом бодро добавил: – Но вы меня звали, и я здесь.

– Ладно, уймись. – Дах заказал певцу стакан портвейна, а сам достал крошечную бутылочку «Адвоката». – Надеюсь, за тобой не увязался очередной товарищ по искусству?

– Все чисто, обижаете.

– Хорошо. Вот что, Гия, есть у тебя кто-нибудь на «Слезе» [147] ?

– Там контингент огромный, но уж совсем… того. – Грузинский князь, как и положено, соблюдал иерархию и с большим пренебрежением относился к маргиналам, считающим своей родиной памятник певцу униженных и оскорбленных.

– Оставь свои бредни при себе. Мне нужен человек с двумя крупными собаками, вероятно овчарками, вероятно кобель и сука. Скорее всего, бывший интеллигент. Ясно?

Гия залпом осушил стакан и шмыгнул переломанным носом бывшего боксера.

– Вы же знаете, я по людям не спец, я же художник. Вот картинку надыбать – пожалуйста, а людишек искать…

– Я что, тебя прошу искать? Опроси свою братию, которая вам дурачков-клиентов на улицах поставляет. – За столько лет Данила так и не смог привыкнуть к поразительной глупости, толкающей людей заказывать у уличных художников их чудовищные пейзажи и питекантроповские портреты. Гия, клявшийся всем, что он грузинский князь, был еще из лучших, с двумя образованиями, и худо-бедно настоящую живопись знавший.

Дах выловил его лет десять назад у одного старичка-краснодеревщика, где Гия тогда от полного безденежья ловил мышей, сильно портивших драгоценную мебель. Божий старикан был против убийства и отравы и потому нанял Князя ловить животных сачком и руками. Князь оказался человеком хотя и безалаберным, но честным и сметливым, и вот теперь работал в тайной армии Даха специалистом по живописи тридцатых. Сейчас Дах выбрал его потому, что на более низких маргиналов образованный бомж не клюнет, а Князь был артистичен и даже читал Бергсона.

Данила положил на столик две тысячи и подвинул бутылочку с глотком ликера.

– Остальное, разумеется, потом. И запомни: cito dat, bis dat [148] , то есть скорость увеличивает сумму и наоборот.

Дах вышел на улицу, напоследок увидев, как Гия бережно прячет бутылочку за пазуху. У Данилы неожиданно защипало в носу: все знали, что со времен старика-краснодеревщика Князь настолько пристрастился к мышам, что постоянно таскал их за пазухой и баловал всевозможными лакомствами, включая и алкогольные.

Обратный путь был скучен, и Данила десять раз пожалел, что не поехал на машине.

Дело с собачницей, как ни странно, оказалось гораздо проще. Апа показала ему дом и подъезд, и он первым же свободным вечером заглянул в знаменитый дом, отразивший разочарование в модерне и ретроспективные увлечения его автора. Посмеявшись над глупой инсталляцией и раскланявшись на лестнице с известной в недалеком прошлом балериной, он позвонил в дверь второго этажа.

– Елена Петровна? – Хозяйка мило улыбнулась, а Дах опасливо посмотрел на висевший на старинной вешалке китель полковника милиции. Ментов он ненавидел с детства. Ну и дом! – Мне рекомендовали вас как специалиста в области психологии собак…