Шрифт:
— Теперь я понимаю, как вам удалось заработать себе столь высокую репутацию, мисс Костелло. Вы просто читаете чужие мысли. — Он невесело усмехнулся.
— Благодарю за лесть, доктор аль-Шафи, — улыбнувшись в ответ, сказала Мэгги. — Вы подозреваете ХАМАС, не так ли? — Тот промолчал, и она расценила это как подтверждение своей догадки. — Но зачем им было убивать его? Из-за того только, что он критиковал их движение?
— Вспомните, что сделали талибы в Афганистане. Они провели акцию, которая привлекла внимание всей мировой общественности.
— Взорвали гигантские статуи Будды, вырубленные в скале?
— Точно. А зачем они это сделали? Эти статуи красноречиво свидетельствовали о том, что и до ислама на этой земле существовали цивилизации, древние и великие. Пророк еще не появился на свет, а за их плечами уже были сотни и сотни лет расцвета. Фанатики не способны спокойно принять такие вещи.
— Вы полагаете, что в этом кроется причина гибели несчастного Нури? Он раскопал несколько горшков, и ХАМАС увидел в этом измену исламу?
Аль-Шафи откинулся на спинку своего кресла и вздохнул.
— Не только ведь в ХАМАС дело, мисс Костелло. На них оказывают давление исламисты всего мира. И они обвиняют их в том, что ХАМАС участвует в мирных переговорах с Израилем.
— «Аль-Каида»?
— И не только. Они самым пристальнейшим образом наблюдают за тем, что здесь сейчас вершится. И ХАМАС нужно как-то оправдаться перед ними. Напомнить им о том, что, несмотря на все обстоятельства, ХАМАС по-прежнему с ними. Вот Нури и подвернулся им под руку.
— Но зачем они тогда придали этой акции вид казни изменника? — Мэгги озвучила вопрос и сама задумалась над ним. — Или вы полагаете, они нарочно так сделали, чтобы все подумали на израильские спецслужбы? Чтобы спровоцировать палестинскую администрацию на уход с переговоров?
— Звучит все очень логично.
Мэгги поняла, что этому человеку можно верить. Первое впечатление о нем оказалось ошибочным. Так бывает, и довольно часто, несмотря на расхожую поговорку о том, что первое впечатление всегда верное.
Аль-Шафи провел рукой по своей окладистой бороде.
— Уважаемый доктор, может быть, вам еще есть что мне сказать?
Он поднял на нее сумрачный взгляд, который Мэгги с профессиональной сноровкой выдержала. А он вдруг поднялся, вышел из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед, сосредоточенно глядя себе под ноги.
— Час назад у меня был сын Ахмада Нури. Он выглядел очень взволнованным.
— Неудивительно.
— Нет, вы не поняли. Он сообщил, что все утро разбирался в отцовских вещах, пытаясь наткнуться на что-нибудь, что могло бы помочь ему понять причину случившегося. Отыскал какие-то письма, в том числе электронные, и среди них одно странное послание от человека, прежде ему не знакомого.
— Сын не обязан знать лично всех приятелей своего отца. Может быть, коллеги Нури-старшего просветили его?
— Нет. Личная помощница отца также не вспомнила этого человека. А она, между прочим, отвечала за всю переписку Нури с внешним миром. И не первый год.
— Может, романтическая связь?
— Письмо прислал мужчина.
Мэгги озадаченно посмотрела на него:
— И что же… Сын полагает, что этот человек мог иметь какое-то отношение к смерти его отца?
Аль-Шафи лишь утвердительно кивнул.
— Может быть, он даже решил, что этот человек стал причиной гибели Нури?
Аль-Шафи неопределенно пожал плечами.
— И что же это за человек?
Ее собеседник, прежде чем ответить, метнул быстрый взгляд на дверь, словно пытаясь удостовериться, что она плотно закрыта и их никто не подслушивает.
— Я могу лишь сказать, что у него арабское имя.
ГЛАВА 11
Иерусалим, вторник, 20:19
Мэгги нежилась в постели гостиницы, которую ей порекомендовал Дэвис. Отель назывался «Цитадель», что звучало довольно уместно для Иерусалима. Номер ей достался вполне приличный — из того же иерусалимского камня, но прекрасно отделанный изнутри, со сводчатым потолком и несколькими неширокими окнами. Насколько она могла судить, в гостинице останавливались почти сплошь американцы, паломники-христиане. В вестибюле она стала свидетельницей довольно любопытной сцены. Группа туристов выстроилась в кружок, люди взялись за руки, запрокинули головы к высокому потолку, закрыли глаза и в таком положении замерли на несколько минут, очевидно размышляя о высоком. Их гид-израильтянин со скучающим видом мялся неподалеку и терпеливо ожидал конца молитвы во имя Христово.