— Правильно, — засмеялся Друг. — Что может быть лучше? Да и ничего другого, кроме сегодняшней жизни, ни у кого нет. Хочешь всю жизнь мучиться тем, что будет завтра или было вчера — прекрасно. Но это не для меня. Пусть я умру завтра в канаве, но не потрачу ни одной секунды, чтобы заранее об этом поплакать. Живи сегодняшним днем, и будь что будет — вот это я называю жизнью.

Все время, пока Друг произносил свой монолог, он смотрел на меня, надеясь, что я встану на его сторону, но, как бы провозглашаемые им принципы ни были соблазнительны, я не могла этого сделать. Знай я, что получится из моей бурной жизни, давно бы с ней покончила. Мне хотелось вернуть свою человеческую жизнь, какой бы она не была серой, скучной и трудной.

Я встала и вышла за дверь пописать. Близился рассвет. Слышно было, как по ближней дороге едут машины.

Посмотрев через плечо на своих новых друзей, я сказала:

— Мне надо найти Терри. Хочу опять стать человеком.

— Любишь свою школу? — насмешливо улыбнулся Друг.

Я покачала головой.

— Просто хочу получить обратно мою жизнь. Со всем плохим и хорошим. Все-все. Знаю, не такая уж она ценная, но другой у меня не было. И половина моих неприятностей — моя вина.

— Типичная человеческая реакция, — с издевкой проговорил Друг. — Могло бы быть! Должно было бы быть! Моя вина! Ты правда хочешь вернуться к этому? Послушай — перед тобой открыта настоящая жизнь! Только принюхайся!

На мгновение раздув ноздри, я вдыхала самые разные запахи, которые шли с улицы в открытую дверь, и, признаюсь, искушение было велико, даже слишком велико. Но я все же решительно покачала головой.

— Я скучаю по друзьям, по школе, по маме, по всему, что у меня было. Наверно, я не очень умная, но одно знаю твердо: я не буду счастлива, оставшись собакой. Вот так.

Друг закатил глаза и вздохнул, но не стал меня разубеждать. Поблагодарив их за добрый совет, я ушла, как только над домами посветлело небо. Бесшумно, как лиса, пробиралась я по Копсон-стрит, надеясь отыскать Терри или хотя бы учуять его, чтобы пойти по следам.

Устали не зная, лапы

Несут меня куда-то.

Зачем мне машина?

И ветра не надо.

С такими скорыми лапами

Можно тысячу раз запутать следы,

Можно пойти, куда хочется,

И расстояние не в счет,

Несчастная двуногая обезьяна.

На Копсон-стрит Терри не было, однако он оставил следы повсюду от Сэйнсбери до половины Палатин-роуд. Они сами шибали в нос — запахи сладкого пота, пива и мочи, как у всех алкашей, но к этим запахам примешивалось нечто такое, о чем не расскажешь тупоносому, подобно человеку, зверю. Нельзя подобрать слова. Это был запах того, что Терри умел делать.

Самый свежий след привел меня на Палатин-роуд. Небо было цвета светлого сыра. Улегшись на асфальте, я стала ждать, но проходившие мимо люди подозрительно поглядывали на меня, отчего мне стало не по себе, и я решила погулять. Меня не беспокоило то, что я могу упустить Терри, об этом не могло быть и речи. Когда имеешь такой нос, как у меня, не надо назначать встречи заранее. Я найду его, как только пожелаю.

Бродя по улицам Манчестера, я думала о том, что рассказал Митч. Какой бы ужасной история ни была, меня смешило, стоило только представить мачеху Терри заглядывающей в кроватку и вместо дочки обнаруживающей там щенка. На меня накатили милые воспоминания. Когда я была маленькой, у меня тоже был щенок, которого я очень любила и с которым обращалась, как с младенцем — укладывала в кукольную коляску и укачивала. У него были большие щенячьи лапы и широкая щенячья мордочка, круглый розовый щенячий животик и крошечная щенячья пиписка, и я не сомневалась, что он самое прекрасное, что только было в моей жизни.

Звали его Эд. Мне подарил его мой папа. Эд очень любил охотиться по всему дому за палочками и ложками, привязанными к веревочке, словно был котенком, но стоило ему зарычать, и он становился настоящим львом. Я укладывала его в коляску, закрывала одеялом, надевала ему на голову кукольный чепчик и совала в рот соску. Он позволял мне часами возить его в коляске. Я даже пыталась накормить его, суя ему в рот свои плоские сосочки, но он предпочитал лизать мне лицо. Зато я могла сколько угодно тормошить его. Он был настоящее чудо. Часто смешил меня. Но я очень серьезно к нему относилась, поэтому приходила в ярость, когда мама и папа смеялись, глядя, как я с ним играю.

Джулия обычно посмеивалась надо мной и говорила, что я мучаю бедного щенка, но Эду-то нравилось. Иногда он мог быть совершенно невыносимым младенцем. Бог знает сколько времени я потратила, пытаясь завернуть его в подгузники, которые он постоянно сжевывал. Как-то моя подружка Энни принесла пачку новых тоненьких подгузников, которые им доставили по почте. Это был очередной бесплатный образец, потому что мама Энни за год до того родила еще одного ребенка, и с тех пор им постоянно что-то присылали. Нам пришлось очень потрудиться, чтобы напялить на Эда подгузник, и потом мы стали с нетерпением ждать, когда он пописает.