Да, конечно, думала она. Я эгоистка, я всегда была тщеславной эгоисткой, и только. А что, если этот сумасброд прав, и мы стоим на пороге нового мира? Конечно, это все старые присказки: людям вечно кажется, что за углом их ожидает нечто чудесное, и они каждый раз жестоко разочаровываются. Но вдруг в конце концов наши безумные надежды сбудутся?

— Но я не допущу этого, — тихо произнес Джейс. Он был уже совсем близко. — У тебя нет оружия. — Он медленно кивнул, — Наверно, я должен благодарить судьбу. Ведь ты не остановилась бы даже перед гибелью собственного сына.

Шеррис перевела взгляд с огромной морды бандамиона на суровое лицо Джейса. Значит, в случае его гибели все остальное тоже уничтожит этот кристаллический вирус. Она не знала, правду ли сказал Джейс, но сама идея была вполне достойной такого психопата, как ее братец.

А Джермен? Он же сейчас далеко, разве может она — даже если захочет — погубить его?

Запросто, подумала она, стоя по щиколотку в вонючей воде. И не только его. Запросто.

Сколько известных истории тиранов казались вначале такими обаятельными людьми. Но кончали все они одинаково.

Мы — раса, обреченная на самопожирание монстрами, которых сами же производим на свет. Разве после всего, что произошло, можно еще на что-то надеяться?

Она снова вспомнила, как они умирали: Миц, пронзенный пикою насквозь; беспомощная, истекающая кровью Зефла, брошенная в палатке на произвол судьбы; падающий в снег Длоан; растворившееся в темноте тело застреленного Синуджа… (И Ферил, разрубленный на куски Ферил; что с того, даже если где-то хранится, ожидая своего часа, его копия неделей младше… а Брейганна, принесенная в жертву планам Джейса, да и все они — Кетео и Либмеллин, Тард и Роа, Хролессер и Бенсил Дорни, да еще Бог знает сколько солипсистов, монахов Гакха и тех безымянных всадников. Все, кто страдал и умер с того дня, когда они с Джейсом разговаривали на стеклянном берегу Иссира.

И мама, подумала Шеррис, помимо своей воли вспоминая эту незабываемую сцену: ей пять лет, она стоит в разрушенном вагончике фуникулера; вокруг полно дыма, крови, разбитого стекла, она испуганно рыдает, ничего не соображая. А ее искалеченная мама с трудом приподнимается и протягивает к ней руку — чтобы прикоснуться, утешить, успокоить, как ей тогда казалось, — и выталкивает ее в холодную серую мглу.

Шеррис припомнила ту безликую женщину в кресле на колесах из своего сна и маленькую, затерянную в снегах станцию. Паровоз запыхтел, испуская клубы пара, так похожие на дым от взрывов.

Пулеметные очереди. Это все, что она запомнила, — ужасный, душераздирающий треск, от которого вагончик содрогнулся, вылетели стекла, и исчезла в красном облаке голова телохранителя. Это стало для нее вторым рождением. У Шеррис сохранились смутные воспоминания из прошлой жизни о маме, о ее теплых, надежных объятиях, но все эти воспоминания принадлежали кому-то другому. А она родилась, глядя на смерть, глядя, как мать, простреленная высокоскоростным снарядом, умирает, успев выбросить дочь из вагончика за секунду до взрыва гранаты.

Моя жизнь началась со смерти и разрушения.

Нет оружия, подумала она. Нет оружия? Я и есть Ленивый Убийца, последний из восьмерки, да, я без оружия, черт подери, у меня есть только револьвер — глупая, бесполезная железка…

Она сунула руку в карман, пальцы нащупали оружие — странно легкое, с пустотой в том месте, где должна находиться обойма.

Но ведь остается еще один заряд в казенной части.

Один заряд.

Шеррис не помнила, заряжен ли револьвер. Отдавая оружие Молгарину-Хролессеру, она вытащила обойму (и вставила сразу же после того, как Джейс открыл им дверь), но досылала ли она потом заряд?

Этого Шеррис не могла вспомнить. Но если даже и взвела, тот, кто разрядил револьвер, мог вытащить и заряд из казенной части ствола.

А если я убью его? — подумала она. Сколько еще людей погибнет, если сказанное про вирус — правда?

— Мне очень жаль, Шеррис. — Джейс покачал головой. Шпоры вновь затрещали, и бандамион двинулся вперед.

Ему жаль? Ну, конечно же ему жаль. Людям всегда чего-то жаль. Они жалеют о том, что сделали, о том, что делают, и о том, что только собираются сделать; но их сожаление вовсе не мешает им делать то, что хотят. Сожаление не может остановить их, но с ним легче жить, вечно сожалея о чем-то. Как я устала от всего этого.

Джейс опять ударил по бокам бандамиона и поскакал к ней. Он занес меч.

К черту жалость, к черту все идиотские планы. В задницу всех этих правоверных, всех набожных фанатиков. Провались все эти преданные мерзавцы, готовые прикончить или изувечить каждого, кто встанет им поперек дороги. К черту все, из-за чего совершаются убийства и плачут дети.

Шеррис повернулась и пустилась в бегство.

Ее пальцы вцепились в рукоять револьвера.

Там должен быть заряд. Должен.

Когда топот тяжелых копыт раздался прямо за спиной, она метнулась в сторону и упала на колено, прицеливаясь.