О том, что у принца в Гаунау приключился конфуз и к дядюшке-кесарю он примчался отнюдь не победителем, стало известно довольно быстро. Следом за слухами подтянулся поредевший «каданский» корпус. Бравые гвардейцы во всем винили неуклюжих и тупых «медведей», вояки попроще поругивали начальство, люди слушали и охали. И тут старый Бруно выправил положение, без особых потерь переправив армию через Хербсте и захватив важную крепость.

Фридрих объявил о взятии Доннервальда на второй день суда, о котором и так говорили не шибко. Так объявил, что победа стала почти его, а предыдущие поражения почти Готфрида. Это могло расшевелить бабушку, но пока о Штарквиндах слышно не было, по крайней мере по трактирам и площадям.

Шедший первым Йозев споткнулся и по-боцмански помянул крабью тещу. Грольше ухватил старика здоровой рукой за плечо и резко свернул в ближайший переулок. Руппи, борясь с раздраженьем, припустил следом. Вряд ли кто-то в этой людской похлебке обратил внимание на соленые словечки, вряд ли кто-то их вообще разобрал, а если и разобрал? Мало ли в Эйнрехте народу с побережья, и все же...

Переулок был тих и извилист. Утром они тут уже проходили, жалея, что осужденных щелями не возят. Лейтенант оглянулся и прибавил шагу.

— Если в конвое пойдут такие ребята, — с ходу «обрадовал» намолчавшийся Грольше, — придется тяжеленько... Точно говорю.

— Кто пойдет? — не понял Руппи.

— Да гвардейцы же! — сплюнул от избытка чувств абордажник. — А все эти животины... На пальбу и ухом не ведут, толпы не боятся, от крика не шарахаются... И залезшие на них балбесы управляются с четырьмя копытами не хуже, чем я со своими двумя. Если в конвое таких до полусотни... Веселенько! Скажи, Йозев?

— Да уж, — подтвердил бывший боцман. — Ох и вляпаемся мы с ними, чует моя селезенка!

— Мы знали, что придется драться с охраной. Конной.

— Торстенова сила, мы же на палубе привыкли орудовать да на своих на двоих! Там ясно, что делать, чего от кого ждать; как свою шкуру сохранить, а чужую — подпортить, а вот тут... С лошадьми всерьез дела иметь не доводилось, а уж с кавалерией вашей гвардейской... Точно говорю! Ну не думал я, что они так хороши, хоть режьте, не думал! Больно уж ловко с конями обращаются. И не каждый сам по себе, а как хорошая абордажная команда. Прямо как на «Эбби» была, помнишь?

«Эбби»... Искалеченный, лишенный управления, вываливающийся из линии... Корма «Ноордкроне» открыта, это конец, а кэцхен все пляшут... Пляшут и смеются. Вальдес говорит, они умеют и плакать, но ведьмы и слезы — это как ветер и тина, хотя о Бешеном они бы заплакали...

— Сам по себе, может, и не каждый конный двоих стоит, зато когда вместе... Вот и тут, считай, нам не с пятью десятками дело иметь придется, а с целой сотней... — Как же старый Йозев похож на Зеппа! И ведь привык вроде, и все равно всякий раз как иглой в висок! — Эй, сударь, вы чего? Голову напекло?

Ничего ему не напекло, просто снова не ко времени накатило — Зепп, Олаф, поющий в снастях шван... В свинец залива вползает речная глинистая муть. Нужно доставить Хохвенде к «купцам», не хочется, но приказы не обсуждают. Ему уходить, Зеппу драться. Зеппу ждать на пороге Рассвета, ему жить за двоих.

— Сударь!..

— Господин лейтенант!

— Я... думаю. Меня ведь в гвардию записать хотели... Я понимаю в лошадях, все Фельсенбурги понимают. — Нет бы спросить господина талигойского полковника, как он управился с охраной, как он вообще управился, ну так кто же знал, как все повернется?!

3

Манрику следовало столкнуться с Колиньяром, и, само собой, они столкнулись. На мгновенье, но Лионель успел убедиться: эти двое из тех проигравших, что ненавидят друг друга еще сильней, чем победителей. Хотя после сегодняшнего с бывшего обер-прокурора сталось бы изменить мнение «в пользу» Савиньяка. Ли это уже не волновало — временщик становился прошлым во всех смыслах этого слова. Пошлют мерзавца в Занху или еще лет двадцать станут кормить ячменными лепешками — разницу почувствует разве что кастелян, или кто там у бергеров выдает простыни и мыло. Забавней всего было бы отправить Колиньяра Фридриху. Мрачным, но достоверным пророчеством, но предостерегать регента Дриксен Лионель не собирался, скорее уж...

— Значит, вести следствие поручили вам. — Манрик заговорил первым, спугнув какую-то мысль, возможно, удачную. — Выбор Алвы?

— Нет, мой собственный. — Ощущенье чего-то толкового возникло, когда он думал о Фридрихе и о том, что кесарская апоплексия сыграла с Эйнрехтом ту же шутку, что кардинальское сердце — с Олларией.

— Первый обер-прокурор в роду Савиньяков? — проскрипел бывший тессорий, и Лионель оставил ускользающее на потом.

— Проэмперадор, и далеко не первый.

— Тогда зачем вы здесь?