Доктор ван Рин вздохнул еще раз.

Директор разговаривал со старшей сестрой у дверей послеоперационной палаты. Тот факт, что без четверти шесть он был еще в больнице, хотя официально рабочий день давно окончился, заставил Деона насмешливо улыбнуться. Надвигается решительное объяснение. Ну и прекрасно.

Он коротко кивнул обоим и прошел мимо.

— Профессор ван дер Риет! — окликнул его ван Рин.

Деон остановился у стеклянных дверей палаты и обернулся.

— Не могли бы вы уделить мне минуту-другую? — спросил ван Рин.

А не броситься ли в нападение самому, пока не прошла злость? Может быть, высказать все, что он собирался, сейчас? Но прежде — самое важное.

— Немного погодя, — он взялся за ручку двери. — Вы подождете? Я должен взглянуть на своих больных.

Гидравлическая дверь закрылась за ним со вздохом.

Мулмен, Том Мортон-Браун и сестра стояли, наклонившись над кроватью в углу. Анестезиолог уже ввел в легкое малыша трубку с тонким резиновым катетером. Он взглянул на подошедшего Деона и продолжал отсасывать.

Мулмен тоже посмотрел на него. Он силился сохранять спокойное лицо, но Деон заметил мольбу в его глазах. Молодой врач нарушил правила и нуждался в поддержке.

— Очень хорошо, — сказал Деон.

Мулмен судорожно дернулся, точно марионетка в руках неопытного кукольника. И робко улыбнулся.

Мортон-Браун вывел катетер.

— Вот в чем дело, — сказал он. И показал кончик катетера, с которого свисал большой комок мокроты.

Черный малыш с ужасом смотрел по сторонам. Он выгибался, стараясь вырваться из рук сестры. Том закрепил маску на конце трубки.

— Это из бронха?

— Точно не скажу, — ответил анестезиолог. — Но в любом случае этого там быть не должно. Через минуту я еще отсосу, только сначала дам ему кислород.

У ребенка был уже не такой синюшный вид. Деон кивнул.

— Отлично, Том. Я вернусь через несколько минут.

Он остановился возле Мариетт. Девочка лежала спокойно, и суета у соседней кровати ей нисколько не мешала. Вот ее присутствие в палате черного ребенка совершенно не трогает, подумал Деон. В отличие от всех остальных.

Директор стоял в коридоре один. Увидев Деона, он направился на лестничную площадку, где можно было не опасаться, что их услышат.

Эта забота о декорациях вывела Деона из себя.

— В чем дело? — спросил он сухо. — Возможно, вы не знаете, что мне есть чем здесь заняться?

Ван Рин покачал головой.

— Право, Деон, вам не следовало этого делать.

— О чем вы говорите?

— Подбрасывать сюда этого черного малыша. Так не делают. Вы же подрываете мой авторитет.

Деона душил гнев. Этот бюрократ, этот врач, отсиживающий свое время от сих до сих. Когда он в последний раз лечил кого-то? Администратор! Что он знает? Разве он способен понять, что это такое: спасти жизнь и потом смотреть, как она угасает? Смотреть, как ее поглощает бездонная пучина, а ты стоишь на безопасном расстоянии и зовешь, но твой голос тонет в реве волн…

Ему надо было сказать так много, что он не знал, с чего начать.

— Во-первых, откуда вам об этом известно? — спросил он и не узнал собственного голоса, прозвучавшего слабо и глухо, точно он и в самом деле пытался перекричать шум разбушевавшихся стихий.

— Я обязан знать обо всем, что происходит в моей больнице, — сказал ван Рин, словно оправдываясь.

— Сестры в послеоперационной палате — моей палате, — со всем сарказмом, на какой он только был способен, сказал Деон, — получили инструкцию информировать старшую сестру о том, кого я считаю нужным в эту палату класть. Ведь так? А старшая в свою очередь информирует вас. Правильно?

На подбородке ван Рина задергалась жилка. Деон глядел на ее подергивание холодно и выжидающе. Этот разговор мог иметь только один логический финал — он хлопнет дверью и навсегда уйдет из клиники. Но в эту минуту ему было все равно. Чем хуже — тем лучше.

— Неужели вы не понимаете, что это в ваших же интересах? — умоляюще спросил ван Рин. — Вы знаете, каким вы бываете упрямым. Я должен быть уверен, что не поднимется шум из-за пустяков. Неужели вы не понимаете?

— Благодарю вас!

Он как завороженный смотрел на дергающуюся жилку ван Рина. Нервный тик? В памяти всплыла строчка из учебника: «В конце концов движения становятся самопроизвольными и бесцельными, продолжаясь, когда раздражитель отсутствует».

И вдруг он почувствовал, что устал. В конечном счете движения утрачивают цель. В учебнике все было правильно сказано. Производишь движения, а зачем — уже не знаешь. Да и какое это имеет значение?