Коваль не оборачивается. Его сейчас можно остановить только как танк, подорвав связкой гранат.

Пришли.

— Здесь лежала моя мать.

— А-а! — облегченно радуется Тимофеевна. — Эта! Ну, это да-а! Было захоронение, верно. Женщина ходила, цветы сажала… Я вам сейчас объясню. Парень этот, — кивает на портрет в венке, — из нынешних. И его, как водится, застрелили. Богатство осталось несметное! И жена молодая. Переживает, прям на ногах не стоит. И приходит к нам с компасом.

Коваль с отвращением, но прислушивается.

— А при ней чудной такой, вроде колдуна. Ну, много их теперь. Она с компасом, он с книгой, с толстой. Ходят, проверяют, где запад, где восток и где кто лежит… Всякий там Телец, Лев, знаете небось. Кто когда родился, когда умер — это все вычисляют и по книге смотрят гороскоп. Понимаете, какое дело? Чтоб по гороскопу похоронить! Тогда вроде на том свете повезет. Чудно, конечно… И вот на этом как раз месте, — она обводит рукой окрестные памятники, — самый гороскоп оказался! Два Козерога, посередине Рак и еще у кого-то год Крысы…

— И ради этого бреда срыли могилу!

— Ну-у, тут уж куда было деваться. Она тут все долларами засыпала. Тут уж чего. Наши мужики, которые с лопатами, прям все стеной стали, все «за». И директор не спорил. Только, говорит, купите другое место. Для вашей, значит, мамаши. И жена эта сразу доллары, доллары, ничего не жалела!

— Маму перенесли?

— Ну да! Все косточки до единой собрали, все досточки, в новый гроб сложили, ничем не обидели. И памятник перевезли. Идемте.

Тимофеевна ведет Коваля на окраину кладбища. Они минуют холмик со свежим крестом, над которым женщина в черном читает псалтирь.

— Глядите, как положили! — нахваливает Тимофеевна, пропуская своего спутника вперед, к могиле. — Здесь ей лучше будет: и солнышко, и простору больше. И без Козерогов, — пытается она сострить.

Коваль сует ей зеленую купюру:

— Оставьте нас.

— Земля ей пухом, земля пухом, — приговаривает Тимофеевна, удаляясь.

Коваль нащупывает изнутри щеколду ограды, отворяет калитку и ступает внутрь. Места немного, но хватает, чтобы опуститься на колени. Он кладет к памятнику три розы, которые забыто держал в руке. Над головой неприятно каркает ворона.

Доносится голос, читающий псалом:

— «Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши мя, и паче снега убелюся. Слуху моему даси радость и веселие; возрадуются кости смиренные. Отврати Лице Твое от грех моих и вся беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от Лица Твоего и Духа Твоего святаго не отыми от мене…»

Наутро следующего дня Томин входит в здание МВД на Житной улице. Сколько он здесь ни бывал, всегда заново удивляется необъятному холлу, чуть не на весь этаж. Гулкость замкнутого пространства, мрамор, звуконепроницаемые двери. Внушительное сооружение. И все же прежние корпуса министерства на Огарева как-то повыше рангом. А Петровка Томину до сих пор кажется красивейшим полицейским зданием в мире.

Он идет по коридору, прочитывая таблички. Сколько имен-то незнакомых, мать честная! И люди все попадаются навстречу неведомые. Бывало, через одного здоровались, ну, через двух.

Наконец нужная дверь: «Знаменский П.П.» Глазам приятно. Так вот где ныне старый друг обретается.

Томин первым делом обследует кабинет: и диван пощупал, и вид из окна оценил, и проверил, работает ли телевизор. Подытожил удовлетворенно:

— Очень достойный кабинет. В штаб-квартире Интерпола примерно такой у моего шефа… Даже компьютер приличный. А это что? — спрашивает о нескольких небольших экранах на стене.

— Чтоб видеть допросы, не бегая ногами.

— То есть чужие допросы, — понял Томин, — в других кабинетах. Там скрытые камеры — здесь экраны. Но тогда возникает вопрос…

— Возникает вопрос, в каком качестве ты просиживаешь тут кресло? Я нашел минутку с тобой познакомиться.

— Создана, Саша, смешанная оперативно-следственная группа. Из угрозыска люди. Из Следственного комитета. Из ФСБ и прокуратуры. Такой проводится эксперимент.

— Ты возглавляешь?

— Естественно!

— Полковник-полковник, а должность генеральская. И в группе нет конфликтов? — сомневается Томин.

Нет, не сомневается, неизбежны конфликты, разные ведомства вечно между собой что-нибудь делят, поделить не могут.

— Пресекаем, — тон у Знаменского вдруг с холодком.

— Похоже, ты стал пожестче, — одобрительно замечает Томин. — А в чем смысл эксперимента?

— Отпадают проблемы межведомственного согласования. То, с чем мы всегда бились. На любое дело в группе есть человек с соответствующими полномочиями.

— Так-так… Замечательно… — Томин вздыхает: — Зинаиды не хватает.

— Еще как!.. — Пал Палыч с трудом пересиливает возникшую скорбную паузу. — Мне дали понять, что тебя интересует убийство одного иностранца. Московское бюро Интерпола запрашивало фотографии с места обнаружения. На что тебе покойный Нуриев?