— Оно начнется…

— Во время празднования Навруза.

— Остался месяц.

— Мы и так давно ждали, — напомнил чужеземец и сразу вернулся к делу. — Во главе туркестанцев мы решили поставить уважаемого эмигранта Самата.

— На роль вождя? — усмехнулся Махмудбек.

— Пока… — откровенно ответил чужеземец.

Он не договорил, задумался.

— Мы надеемся только на вас, — вновь подчеркнул чужеземец. — Будем иметь дело только с вами. Мы должны быть в курсе событий. Вот для начала. — Чужеземец вытащил из свертка пачку денег.

— До встречи… Назначьте место.

— Чайханщик скажет.

Чужеземец вышел, на ходу приводя в порядок сверток.

Посетителям чайханы не понравилось, что этот человек так тщательно проверял свой сверток… Не было случая, чтобы в этой чайхане пропала какая-нибудь вещь.

Шамсутдин принес новость рано утром. По его сияющему лицу Махмудбек понял, что Шамсутдин собирается его чем-то удивить.

— Братья Асимовы?

Шамсутдин огорченно вздохнул:

— Пока нет…

Махмудбек равнодушно зевнул, давая понять, что его больше ничто не интересует. Тогда Шамсутдин заторопился:

— Оттуда же. Из той страны, из того же города прибыл Карим Мухамед Салим. Прибыл с караваном, с людьми крупного бухарского купца. Отец успел увезти за границу и ценности и вещи.

— Карим Мухамед? Оттуда же?

— Да… — радостно подтвердил Шамсутдин.

Это не могло быть случайностью… Чужеземцы подсовывают одного из будущих вождей. Карим Мухамед богат. Его отца хорошо знают старики. Довольно видная фигура Карим. Подходящая для нового правительства.

— Шамсутдин, я должен увидеть купца.

— Он остановился в караван-сарае. Это у ворот.

— Я должен увидеть его здесь, у себя. И немедленно.

Карим Мухамед Салим первым заговорил о судьбе туркестанских эмигрантов. Он не стал долго прятаться за туманными, вежливыми фразами. Он был из тех людей, кто очень спешит, не умеет выжидать. Карим Мухамед поэтому и пришел сразу же, после первого приглашения.

— Как живут наши люди! — горячо говорил гость. — Как? Я бывал во всех странах Востока. Я видел измученные лица, слышал стоны. Здесь… — Толстые, красные пальцы поползли по животу, отыскивая сердце. Сверкнули перстни. — Здесь сжимается.

Роль человека, страдающего- за народ, Карим Мухамед играл очень плохо. У него было сытое, ухоженное лицо. Оделся гость слишком пышно, решив ослепить Махмудбека не только умными речами, но и богатством.

— Да, да… Вы правы, уважаемый. Как я рад, что в трудную минуту вы оказались рядом.

Карим Мухамед любил лесть. Откровенную и слащавую лесть. Это сразу понял Махмудбек. Он складывал высокопарные фразы, подготовляя гостя к серьезному разговору.

Карим Мухамед с нескрываемым удовольствием выслушивал похвалы в свой адрес. Иногда (как свидетельство почтенной скромности) поднимал ладонь: что вы, хватит, достоин ли я!

— До нас донеслись стоны соотечественников. Сколько можно терпеть! Мы должны побеспокоиться об их судьбе. Сам аллах послал в трудную минуту такого человека, как вы, почтенного, уважаемого, молодого и сильного…

Гость уже не прерывал Махмудбека, не выставлял ладонь. Да, он молод и силен. Он богат. И если Махмудбек что-нибудь смыслит в жизни, то должен именно на такого человека возлагать все надежды. Куда ему, больному, слабому, справиться с великим, почетным делом.

— Наши соотечественники, — продолжал Махмудбек, — заслуживают свободной, счастливой жизни.

Карим Мухамед шумно вздохнул.

— Вы правы, уважаемый, именно заслуживают.

…Ясно. И этот претендует на роль вождя. Ему что-то обещали чужеземцы. Ведь прозвучала фраза: «если нет…» Карим Мухамед, как и Самат, — тоже опасная фигура.

Махмудбек впервые появился в гостях. Он посетил бывшего кази Самата. Об этом визите скоро узнают все эмигранты. Узнают и будут гадать: почему именно к кази зашел Махмудбек?

Старого человека уважают в эмигрантских кругах, с ним многие советуются. Но, как известно, кази не очень жаловал одного из своих соперников — муфтия Садретдинхана. Он и боялся его, и просто избегал.

Кази не делал далее слабой попытки прорваться к власти. На вид это был мягкий, добрый человек, с детской, застенчивой улыбкой. Кто ближе знал Самата, чувствовал, какая злость накопилась с годами у тихого кази. Годы проходят… А он в стороне or больших, важных дел. Когда-то, в двадцатые годы, кази Самат был в свите Иргаша — «командующего армией» в Фергане.

И тогда, говорят, он ходил с мягкой улыбкой, уговаривал обиженных, оправдывал поступки Иргаша — жестокие, кровавые, которым не было числа,