– Что случилось? – спросила я, неуверенно переводя взгляд с руководителя практики на заведующую в надежде получить разъяснения. – Это Ляна, да? Вы ее нашли?

Туполев кивнул, но сразу же отвел глаза. Я сглотнула внезапно образовавшийся в горле вязкий комок.

– Ляна умерла, – тихо произнес Туполев, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза. – Это случилось позавчера – как раз тогда, когда вы подняли тревогу.

– Не может быть! – воскликнула я. – Я же приходила к ней в тот день, но дома никого не оказалось. Соседка сказала, что не видела Ляну!

– Мне очень жаль – вы даже не представляете как! – вздохнул Туполев и мягко коснулся моей руки. – Она была моей студенткой, я знаю ее два года, а тут такое!

– Как… это случилось? – спросила я, с трудом выговаривая слова. Нет, это просто невозможно, что происходит в моей жизни в последнее время! Вчера я едва не похоронила Леонида, а сегодня…

Заметив взгляды, которыми быстро обменялись Охлопкова и Туполев, я почти закричала:

– Что?! Вы чего-то недоговариваете, да?

– Не берите в голову, Агния Кирилловна, это просто юношеский максимализм, расшатанные нервы. Девочка была, знаете ли, не самая уравновешенная, с очень высоким самомнением…

– Да что вы, в конце концов, пытаетесь мне сказать?!

– Дело в том, Агния, – заговорила Охлопкова, не употребляя мое отчество – а делала она это только в самых крайних случаях, когда хотела показать, как хорошо ко мне относится на самом деле, – что девочка покончила с собой.

– Не может быть!

– К сожалению, это так, – подтвердил Туполев. – Отравилась снотворным.

Мой мозг отказывался верить в происходящее.

– Но… почему? – спросила я, когда снова смогла говорить. – Почему?!

– Агния Кирилловна, в этом-то все и дело, – ответил Туполев. – Вот…

Он протянул мне листок бумаги с несколькими строчками, напечатанными на компьютере. Дрожащей рукой приняв его, я, с трудом сфокусировав взгляд на тексте, прочла: «Она унизила меня, я не могу вернуться туда, откуда меня выгнали. Не могу уехать домой, ведь там думают, что у меня все хорошо. Простите, мама и папа. Я не хотела. Так получилось».

Если бы посреди кабинета Охлопковой внезапно ударила молния, я и то не была бы поражена так, как после прочтения записки, оставленной Ляной. Слова «она унизила меня» не оставляли места для сомнений: девушка имела в виду именно меня и называла меня в качестве виновницы своей смерти!

– Но я… я не понимаю!

– Видимо, – сказал Туполев, – ваш разговор, после которого вы мне позвонили, произвел на Ляну слишком сильное впечатление. Она отчего-то решила, что вы собираетесь принять против нее какие-то особые меры, возможно, напишете в университет или еще что-нибудь – не знаю, что она могла нарисовать в своем воображении. Поверьте, вас никто не винит: это могло случиться с кем угодно!

Да, но по какой-то необъяснимой причине случилось именно со мной! Когда именно, в какой момент моя жизнь перестала быть простой и спокойной, спрашивала я себя. Почему все беды в этом мире касаются меня лично – ну, разве что за исключением глобального потепления и экономического кризиса? Меня уже обвиняли в убийстве, но тогда я точно знала, что ни в чем не виновата. Это, конечно, не помогло бы мне избежать тюрьмы, если бы не удачное стечение обстоятельств, но я смогла бы с этим жить. А теперь девочка покончила с собой, фактически обвинив меня в том, что я ее до этого довела!

– Идите домой, Агния, – почти ласково сказала Охлопкова. – Вам сейчас нужно успокоиться.

– Но у меня еще две анестезии… – пробовала возражать я, хоть и плохо представляла себе, как буду работать после того, что узнала. Видимо, Охлопкова тоже не обманывалась на этот счет.

– Вас заменят, – сказала она тоном, не допускающим возможности оспаривать распоряжение. – Идите, отдохните, придите в себя и постарайтесь осознать, что вы не сделали ничего плохого. Ляна некоторое время состояла на учете у психиатра, когда еще жила у себя в городе. Потом была снята, но, судя по всему, это оказалось необдуманным и поспешным решением. Зная вас, я нисколько не сомневаюсь в том, что в разговоре с девочкой, даже такого неприятного содержания, вы не могли позволить себе ничего, способного довести нормального человека до самоубийства. Так что все на вашей стороне. Мы попытаемся сделать так, чтобы слухи о происшедшем не распространились дальше этого кабинета. Верно, Сергей Витальевич?

Туполев энергично закивал головой.

– На самом деле это моя вина, – сказал он печально. – Мне следовало предупредить вас о Ляне, сказать, что девочка сложная. Но теперь, как говорится, ничего не попишешь, и нам с вами придется с этим смириться.

Легко сказать – смириться. Туполев настроен слишком уж благостно: конечно, ведь это не на него падает обвинение!

Не помню, как я добралась до дому – просто чудо, что по дороге не загремела под машину. Уже подходя к подъезду, я вдруг сообразила, что пришла не к себе, а к Шилову. Он все еще на работе, а мне так нужно с кем-то поговорить – с кем-то, кому я смогу поверить, когда он скажет, что в смерти Ляны и в самом деле нет моей вины. Менять маршрут у меня уже не было никаких сил, поэтому первое, что я сделала, поднявшись в квартиру, – это позвонила маме.

– Вот скажи мне, Артем Иванович, что с ней не так? – устало спросил Андрей, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза.

Спину ломило так, словно он весь день занимался мощением улиц. Голова просто раскалывалась, но он знал, что пить обезболивающее бессмысленно: когда голова болит так, ничего не остается, кроме как ждать, пока пройдет сама – последствия операции, о которых честно предупредил нейрохирург, профессор Кремлевки и по совместительству отец Олега Шилова.

– Что не так с этой женщиной? – повторил он свой вопрос, потирая виски. – Почему она все время попадает в неприятности?