Пока внезапно представший предо мной полковник Хряков держал меня на мушке «Карташа», двое его бойцов нацепили мне на шею железный ошейник с полутораметровой цепью, и не успел я рта раскрыть, как меня уже тащили за эту цепь куда-то волоком по снегу. Благо, недалеко — шагов десять, не больше, — и когда я начал возмущаться этим неприкрытым произволом, никто уже не попирал подобным насилием мое человеческое достоинство.

Чего нельзя было сказать о моих правах и свободах. Не прошло и суток, как мы дали деру от «Светоча», а на мне опять постылые кандалы, в которых Грободел обычно вывозил меня на полевое тестирование. Ладно, хоть сегодня я не был раздет до трусов, и более того — даже не заключен в наручники, — и на том спасибо. На сей раз степень моей свободы ограничивалась… доктором Свистуновым. Чистильщики пристегнули его в качестве кандальной гири к другому концу моей цепи за такой же ошейник, после чего ключ от наших допотопных механических оков был отдан лично Хрякову. А мы с Зеленым Шприцом не могли отныне отойти друг от друга более чем на полтора метра.

Какой уж тут побег! Сноровкой и выносливостью Тиберий не блистал, а после того, как сломал руку — в особенности. К тому же длина цепи была выверена так, что это исключало с моей стороны любые рывки и резкие движения. Одно утешало: в отличие от своих средневековых аналогов эти кандалы были отделаны изнутри специальным материалом, не натирающим кожу и не позволяющим железу примерзнуть к ней на морозе.

Почему меня не сковали вдобавок наручниками, выяснится чуть позже. А в эти минуты я, очнувшись от наваждения, выяснял, что здесь стряслось в мое, скажем так, ментальное отсутствие. Однако были среди плохих новостей и хорошие. Такие, какие в моем горестном положении пролились на мою душу натуральным бальзамом. И пока бойцы Хрякова собирали останки погибшей экспедиции, демонтировали оборудование и снимали лагерь, Свистунов вкратце поведал мне обо всем, что я ненароком проворонил по вине непреодолимых обстоятельств.

Именно с этих обстоятельств и нужно начать вводить вас в курс дела, дабы не отступать от хронологии событий последнего получаса.

То, что стряслось со мной в процессе снятия «Лототрона», Тиберий, оказывается, предвидел заранее. Нет, конечно, он понятия не имел о характере моих галлюцинаций. По его расчетам, на финальном этапе нашей работы, когда ловушка начнет особенно упорно сопротивляться «трамбовке», моя аллергия обострится до предела. При этом ей понадобится очень много энергии, какую она излучала при контакте с аномалией. А та, в свою очередь, сжималась и видоизменялась вслед за своим центром, подвергаемым мной целенаправленному, упорядоченному облучению. И когда свечение моей углеродной «арматуры» и ее энергоемкость стали чересчур интенсивными, мой рассудок во избежание, грубо говоря, перегрева перешел в энергосберегающий режим и фактически отключился.

Но, как и в случае с Трояном, мое тело продолжало функционировать на автомате, стараясь во что бы то ни стало довести начатую работу до конца. Зачем ему это было нужно? Примерно за тем же, зачем летчик не отстраняется от управления взлетевшим в воздух самолетом. Сворачивание ловушки тоже являло собой процесс, который я — оказавшийся внутри нее «пилот» — был обязан завершить как положено. Просто чтобы не погибнуть. А такое вполне могло произойти, прекрати я вдруг обрабатывать «Лототрон» и позволь ему разжаться до прежних габаритов. Прессуя его при помощи своего оборудования, стоящие поодаль «светочи» в подобном случае ничего не теряли, кроме потраченного зря времени. Но я, занимаясь этим непосредственно у центра ловушки, ставил на кон собственную жизнь. И потому, как загодя предупредил меня честный Тиберий, не имел ни малейшего права на ошибку.

Само собой, что ни на какую Мадейру я, или, по крайней мере, мое бессознательное тело не улетали. По словам Свистунова, оставшийся до завершения процедуры срок я простоял на прежнем месте и четко выполнял команды своего контролера. И при этом сверкал ярче электрической лампочки, что со стороны выглядело довольно-таки впечатляюще.

Почему я не ощущал дикой усталости, которая едва не парализовала меня после схватки с Трояном? Видимо, потому что сегодня я не метался и не прыгал, словно угорелый, а справился с очередной сверхзадачей, практически не прибегая к мускульной силе. Все, что я чувствовал после «трамбовки» ловушки, это мучительные голод и жажду. Утолить последнюю мне помог один из чистильщиков, напоивший меня по приказу полковника из своей фляги. А вот ужинать нам, очевидно, предстояло уже в Крыму. И то теоретически, поскольку Хряков вполне мог в качестве наказания за побег поморить меня голодом денек-другой.

Откуда вообще тут взялся Грободел и его отряд, можно догадаться без подсказок. И назвать их появление неожиданным тоже нельзя — оно было неизбежно, как очередное наступление ночи. Мы лишь надеялись на то, что это произойдет хотя бы на полчаса позже, и мы удерем отсюда не с пустыми руками, а с ключом к разгадке моего феномена. Но полковник наших надежд не оправдал и прибыл на площадь в крайне удачное для себя время. Аккурат после того, как я лишился сознания и не мог ни убежать, ни оказать врагам сопротивление.

Сидящая на дозорной вышке Динара заметила, как сразу у нескольких купольных брешей возникли группы солдат. Въехать сюда на технике они не сумели, и им, как и нам, тоже пришлось штурмовать опоясывающий полусферу снежный вал. С чем они так же оперативно справились. Хрякову оставалось лишь скоординировать их вторжение, чтобы бойцы одновременно отрезали пути к бегству для всех, кто мог находиться сейчас под куполом. Что в итоге и произошло на глазах у раздосадованной этим фактом Арабески.

Дальнейшее поведение моих товарищей было в целом предсказуемо. Но я несказанно обрадовался, когда узнал, что они смогли отринуть эмоции и приняли единственно верное для всех нас решение. Враг подбирался к нам со всех направлений, а я пребывал в невменяемом состоянии. Вывести меня насильно из «сверкающего транса» означало подарить мне быструю и гарантированную смерть. Возможно, в нашей ситуации это стало бы для меня благом, но ни Динара, ни Жорик не взяли на себя такую ответственность. Равно как и Тиберий. Он категорически воспротивился прерыванию эксперимента даже несмотря на то, что пользоваться его плодами предстояло уже не Свистунову, а «Светочу».

Ход мысли хитрого доктора был понятен. Да, ему не посчастливилось стать единоличным владельцем «Лототрона» и первооткрывателем тайны моего феномена. Но теперь, когда опытным путем была доказана прямая связь между этой ловушкой и моей нетипичной аллергией, в деле изучения Алмазного Мангуста назревал очередной прорыв. И Зеленый Шприц, как автор сей оригинальной научной концепции, мог вытребовать у своего командования не только амнистию, но и повышение по службе до должности руководителя отдела, занимающегося моим вопросом.