И всегда, увы, об этом следовало помнить.

Кем бы ни был мужчина, схвативший ее сзади за покачивающиеся ягодицы, он горько пожалел о своем поступке. Хотя — успел ли вообще пожалеть? Погруженная в задумчивость, блуждая мыслями между Таменатом и Раладаном, она обернулась, и… ее единственный глаз, оттененный завязанной наискось повязкой, внезапно погас, утонув в смоляной черноте, поглотившей белок, зрачок… Ударив незнакомца, она расколола ему башку, словно треснутый глиняный черепок или скорее горшок с кровавым супом — на землю хлынула отвратительная мешанина мозга, обрывков кожи, обломков костей и крови. В толпе послышались крики и стоны, люди спотыкались и падали, разбегаясь во все стороны, в то время как другие, охваченные ужасом, стояли на месте, не в силах пошевелиться. Человеческое туловище, увенчанное бесформенными остатками головы, казалось, несколько мгновений жило самостоятельной жизнью, прежде чем рухнуть у ног одноглазой женщины, стоявшей с оскаленными зубами и занесенной для нового удара рукой, неестественно выгнутые пальцы которой походили на сломанные. Многие запомнили черную бездну на месте ее единственного глаза.

Женщина внезапно попятилась, слегка ошеломленно огляделась — и это был уже нормальный человеческий взгляд, — после чего опустила руку и, прикусив губу, быстро зашагала прочь. Все разбегались на ее пути, она же шла все быстрее, пока не побежала. Наконец она скрылась где-то среди улочек портового района, где уже не было свидетелей случившегося.

Когда это до нее дошло, она замедлила шаг, но шла уже не в сторону дома Огена; ей стало ясно, что она забрела в какие-то закоулки. Улыбаясь и одновременно всхлипывая от боли, она безотчетно ощупывала искалеченную руку, ища неестественные вмятины и утолщения, пытаясь вправить кости, которые могли криво срастись. Проклятое слабое тело, сколь же убогим орудием оно было для заключенной в нем силы! Она повернула назад, но через несколько десятков шагов снова оказалась в вонючем переулке. Опершись о стену дома и сунув под юбку здоровую руку, она потерла у себя между ног. Кто-то таращился на нее, но, к счастью, у него было больше ума (а может быть, просто меньше темперамента), чем у того, который ухватил ее за задницу. Приложив руку ко лбу, она присела, все еще опираясь о стену, и подняла взгляд к чистому небу, видневшемуся между крышами. Нужно было прийти в себя… Уже не в первый раз счастливая Риолата вела поединок с обеспокоенной Ридаретой. Убийство опьяняло Риолату; Риолата убивала бы без перерыва, по крайней мере, досыта. Когда-то такого не было. Но душа Гееркото уже основательно слилась с душой обычной женщины, что-то ушло, что-то пришло, бывали обоюдные победы и точно так же — обоюдные поражения. Ридарета платила Риолате дань, увеча свое тело, причиняя ему блаженную боль, но взамен держала ее в своей власти; когда-то это было невозможно. Но владела она ею только до определенной степени, вернее, до определенного момента. Когда кровь уже потекла и когда отозвалась боль, чужая боль… тяжело было удержать разрушительные силы Рубина. Однажды, когда морская стычка подошла к концу и не осталось врагов, Риолата могла прикончить собственных матросов. К счастью, там находился Раладан, единственное существо на свете, которого Риолата не смела тронуть. Не смела, ибо знала, что Ридарета ее бы за это убила. Она отрубила бы мечом проклятую башку и выбросила в море рыбам на съедение, оставив на досках палубы глупое и слепое, ни на что не годное, пустое тело.

Плечи ее слегка вздрагивали. Агарская княжна чувствовала себя усталой, но вместе с тем расслабленной и сонной — как после любовных утех с мужчиной. Но липкая влага между ног, в сопоставлении с этой блаженной усталостью, похоже, доказывала, что где-то там, между набережной и переулком, она действительно кончила. Когда бежала? Или только здесь, в переулке? Этого она сказать не могла.

Более-менее успокоившись и придя в себя, она выбрала кружной путь, не желая наткнуться на какого-нибудь свидетеля недавнего происшествия. Она снова шла к дому Огена — но вдруг остановилась, так как ей кое-что пришло в голову… К изумлению прохожих, она начала хихикать, пока наконец не разразилась громким смехом. Оглядевшись вокруг, она высмотрела крышу дома, который был выше других, стоявшего на расстоянии около двухсот шагов. Она выбрала момент, когда поблизости никого не было. В зрачке что-то замерцало, в нем блеснул золотой, а может быть, красный огонек… Повернувшись, она пошла дальше, сдерживая смех. За ее спиной, на высокой крыше, вспыхнуло пламя.

Рубин все же кое-что получил.

Риолата Ридарета была феноменом — единственным на свете существом, которое могло безнаказанно призывать силу Полос Шерни. Только двух, отвергнутых и проклятых, висящих близко, очень близко… Над самыми Просторами. В Рубинах Дочери Молний была записана вся их сущность. Рубин являлся их символом, но не таким, как посланники, которые постигали сущность Шерни и таким образом — символически — были ею, но, пожалуй, не иначе, чем математические модели Тамената. Рубин действительно содержал всю сущность. Сжатую, слабенькую по сравнению с полной сущностью Полос, уменьшенную… Но самую настоящую.

Прежде чем она дошла до дома Огена, она поняла, кто такой Таменат.

Хозяина не было дома. При виде возвращающейся красотки один из слуг с криком побежал за Таменатом. Второй слуга, молоденький парнишка, открыл рот и, похоже, хотел о чем-то спросить, но ему не хватило смелости. Весело, прямо-таки излучая превосходное настроение, она посмотрела на него и лакомо облизнулась от уха до уха. Он перепугался. Рассмеявшись, она упала в кресло в большой столовой, положив на другое ноги, и, откинувшись на спинку, принялась ждать Тамената. Слуга, которому все еще не давал покоя ее вызывающий и нахальный взгляд, дождался еще одного медленного движения языком, что-то пробормотал и убежал — как раз вовремя. В дверях появился однорукий старик, посмотрел на раскинувшуюся в кресле женщину — и, не промолвив ни слова, сел за стол.

— Прости, отец, — сказала она. — Не знаю, почему я сбежала. Похоже, меня довольно долго не было, два или три дня… Да?

Она сняла ноги с кресла и села нормально. Вид у нее был смущенный.

— Где ты пряталась? Я везде тебя искал.

— Понятия не имею… Это… случилось со мной в первый раз. Я ничего не помню.

Он смотрел и смотрел. Но, похоже, готов был ей поверить.

— В самом деле ничего? Даже верить не хочется… Ты ничего не натворила?

— Не знаю. Может, и натворила.

— Откуда у тебя эта одежда? И меч? Тоже не знаешь?

— Наверное… наверное, я их купила. Так мне кажется.

Он снова замолчал, размышляя, как ему следует поступить, что сказать. Он ожидал чего угодно, но не обезоруживающего признания: «Ничего не знаю, ничего не помню». Вернулись сомнения, и вновь зародилось недоверие.

— Почему ты согласился взять меня с собой? — спросила она. — Скажи мне, отец. Я начала об этом думать.

— Сейчас?

— Сегодня, когда уже возвращалась. Глорм прогнал меня, как только я упомянула, что хочу его сопровождать. А ты… похоже, даже наоборот. Ты довольно ловко подсказал мне идею и сразу же согласился на мое общество. А ведь ты с самого начала знал, что со мной могут быть хлопоты.

Он кивнул огромной лысой головой.

— Агарская княжна спрашивает, — пробормотал он. — Ее высочество желает знать. И даже еще хуже — начинает думать. Что-то ее интригует, да и вообще хоть что-то ее волнует.