— Взаимно.

Они обменялись рукопожатиями. Нельсон Молиарти оказался худым и низкорослым, с копной курчавых седых волос. Маленькие глазки и тонкий крючковатый нос придавали ему сходство с хищной птицей.

— Добро пожаловать, — произнес директор фонда.

— Спасибо, — ответил Томаш и огляделся по сторонам. — Настоящий холодильник, не правда ли?

— Простите?

— Я хотел сказать, сегодня очень холодно.

— Да-да, действительно холодно, — с энтузиазмом закивал Молиарти. — Прошу вас, входите.

Пара шагов, и их поглотило мрачное здание. Томаш оказался в мраморном вестибюле, посреди которого возвышалась абстрактная скульптура: массивная гранитная глыба на стальном лафете; из-под нелепой конструкции бежал веселый ручеек. Молиарти перехватил взгляд португальца.

— Забавная вещь, согласитесь. Ее сделал один американский скульптор.

— Очень интересно.

— Идемте, наш офис на двадцать третьем этаже.

Лифт взмыл вверх с головокружительной скоростью; через несколько мгновений он остановился на этаже, который занимал фонд. В офис вели двери матового стекла в металлической раме, украшенные гербом организации. Орел с распростертыми крыльями держал в одной лапе оливковую ветвь, а в другой — ленту, по которой бежала латинская надпись: «Hos successus alit: possunt, quia possem videntur». Под ним красовались изящно переплетенные буквы ФАИ.

Томаш вполголоса прочел знакомое изречение.

— Вергилий, — заметил он.

— Прошу прощения?

— Эти слова, — португалец указал на ленту в когтях орла. — Цитата из «Энеиды» Вергилия. — Он прочел фразу вслух и перевел: — Они смогли, ибо верили, что смогут.

— Ну да. Это наш девиз, — улыбнулся Молиарти. — От успеха к успеху, и пусть ничто не встанет у нас на пути. — Он поглядел на гостя с уважением. — Вы читали поэму в оригинале…

— Разумеется, — кивнул Томаш. — Я читаю на латыни, греческом, коптском, хотя на нем похуже. — Он вздохнул. — Думаю освоить иврит и арамейский, пора расширять горизонты.

Американец промолчал, но было видно, что познания гостя его впечатлили. Миновав стол администратора, Молиарти повел Томаша по длинному коридору. В просторной современной приемной их ждала длинноногая девица стервозного вида.

— Вот наш гость, — объявил Молиарти.

Дамочка холодно кивнула.

— Hi.

— Тереза Ракка, секретарь дирекции фонда.

— Hello, — поздоровался португалец, пожав сухую ладонь.

— Джон на месте? — спросил Молиарти.

— Yes.

Молиарти постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. За большим столом красного дерева сидел тучный человек с большой лысиной. Увидев вошедших, он встал, радушно раскинув руки.

— Nel, come in.

Молиарти представил друг другу гостя и хозяина.

— Профессор Норонья из Лиссабона, — сказал он по-английски. — А это Джон Савильяно, исполнительный директор Фонда американской истории.

Савильяно с сердечной улыбкой шагнул вперед и крепко пожал обе руки португальца.

— Welcome! Welcome! Добро пожаловать в Нью-Йорк, профессор.

— Спасибо.

Томаш с энтузиазмом ответил на рукопожатие.

— Надеюсь, полет прошел нормально?

— Да, вполне.

— Отлично, отлично! — Савильяно указал на удобные кожаные кресла в углу кабинета. — Пожалуйста, садитесь.

Устроившись в кресле, Томаш принялся изучать кабинет. Все в нем дышало здоровым консерватизмом, от обитых дубом стен до мебели восемнадцатого века, по виду итальянской и французской. Из широкого окна открывался вид на каменные джунгли Манхэттена. Томаш определил, что окно выходит на юг с его небоскребами, сверкающей крышей величественного Крайслер-билдинг, пирамиду Эмпайр-стейт и в глубине, словно на заднем плане архитектурного макета, стеклянные стены башен-близнецов Всемирного торгового центра. Пол кабинета был выложен ореховым паркетом. По углам стояли кадки с пышными комнатными растениями, стену украшала абстрактная картина с багровыми зигзагами на оливково-зеленом фоне.

— Франц Марк, — сообщил Савильяно, заметив, что гость с интересом разглядывает полотно. — Слышали?

— Нет, — покачал головой Томаш.

— Он был другом Кандинского, они вместе создали группу «Der Blaue Reiter» [11] в тысяча девятьсот одиннадцатом году, — пояснил директор. — Я купил эту картину четыре года назад на аукционе в Мюнхене. — Савильяно присвистнул. — Целое состояние заплатил. Целое состояние.

— Джон не мыслит жизни без живописи, — подал голос Молиарти. — Только представьте, у него дома висят Мондриан и Поллок.

Савильяно улыбнулся Томашу:

— Хотите что-нибудь выпить? Не стесняйтесь. Может, кофе? Капучино у нас просто чудо.

— Ну… Капучино я, пожалуй, выпью.

Исполнительный директор повернулся к дверям.

— Тереза! — позвал он. — Принесите, пожалуйста, четыре капучино и печенье.

Савильяно, улыбаясь, потирал руки.