Короче говоря, я первым плюхнулся в него, да так, что едва не перевернулся назад вверх тормашками. Это, впрочем, не помешало мне издать торжествующий вопль, от которого побледнели все присутствующие.

Тристан стал как вкопанный. Я показал ему язык и залился зловещими смехом, яростно покачиваясь на своем трофее.

Все, включая Носория, стояли с разинутыми ртами. Даже Гермиона, привычная к внезапным приступам болванизма у своего брата.

— Да… — сказал потрясенный отшельник. — На это стоит посмотреть. И давно у вас так, уважаемый чародей?

— Что давно?

— Манера смеяться, к примеру.

— Не знаю, — ответил я. — Я всю жизнь хохотал и хихикал. Так делает каждый нормальный человек.

— Нормальный? — спросил Тристан. — Граф, погляди на себя! Хы!

Но поглядел я сначала на Гермиону — как бы в поисках моральной поддержки.

Хм, как странно! Зачем она зажимает рот обеими ладошками? Почему ее прекрасные глаза стали величиной с граненые кофейные чашки?

Караул! Что-то происходит.

Я озирался по сторонам, ничего не понимая.

— Ясно, — сказал Носорий, сурово сдвигая обе брови в переносье. — Мне все ясно…

— Э? — спросил я, ощущая, как большой кусок льда перемещается у меня в животе.

Это было нехорошо.

Леопольд отступил к двери и быстренько проверил, не заперта ли она на какой-нибудь потайной засов. На его счастье, как я понял, дверь можно было распахнуть одним движением.

Тристан поцокал языком и покачал головой с явным восхищением. Кажется, он не боялся стоять рядом со мной. Более того, его раздирало любопытство. Ощерив острые зубы, мальчишка прищурился и захихикал.

Носорий, под шумок ускользнул в соседнюю комнату.

— Отойди от него, — сказал волшебница, обращаясь к Тристану. — Немедленно!

— А? Чего? — спросил я, сбитый с толку, словно голубь, которому прямо в полете сокол звезданул по затылку.

— Браул, спокойно! — ледяным тоном сказала Гермиона, сжимая в руках волшебную палочку. — Все в порядке. Все под контролем. Никто не…

Появился Носорий. С торжественным видом он нес в руках деревянный поднос, на котором что-то лежало. Укрытое потертой бархатной тряпицей, между прочим.

— Сидите спокойно, — сказал отшельник, останавливаясь у стола.

— Спокойно? — взвизгнул я. — Как это? Вы… в чем дело? Что вы задумали? Это что, заговор? Гермиона?

— Заговор? — улыбнулась юная волшебница, крохотными шажками, боком продвигаясь к входной двери. Тристан зачарованно смотрел на меня и шевелил губами: «Круто!» — Нет, что ты… просто… это так необычно…

— Что необычно? — взвыл Браул Невергор. — Объясните нормальным языком!

Глянув в круглое зеркало, которое Носорий взял с подноса и приблизил ко мне, Браул Невергор увидел устрашающего, я бы сказал сильнее, гнусного типа с длинным мясистым носом, похожим на колбасу, и длинными острыми ушами, которым позавидовал бы даже осел. Отвратительный портрет дополняли бородавки на подбородке и щеках (из каждой рос черный волос) и мешки под глазами, прямо целые складки, словно на пузе какого-нибудь толстяка. Да, волосы были не только на бородавках. Они росли пучками из обеих ноздрей и из ушей тоже. При желании их можно было завивать и причесывать.

— Браул, только не волнуйся, — сказала Гермиона, стоя у дверей. Она готова была бежать, прихватив с собой Леопольда и Тристана, и я ее не виню. Когда видишь перед собой такое…

Я не волновался — ни в коем случае. Какой смысл? Я перескочил стадию волнения и еще несколько следующих стадий в один миг и приступил к панике в самом высшем смысле этого слова. Эта Паника должна писаться и произноситься с большой буквы «П». Это та Паника, которая издревле слывет родной сестрой Ужаса и всюду сопровождает его, измываясь над несчастными вроде Браула Невергора. А что прикажете делать? Кто на моем месте последует совету сохранять спокойствие, понимая, что страхолюдина в зеркале — всем пугалам пугало! — не кто иной, как ты сам? Нет, мое окружение решительно ошибалось. Даже человек с нервами, сделанными из кварцита, не удержался бы от крика, тем более я, натура, издерганная заботами о ближних.

Ни один вопль, что я издавал раньше по разным поводам, не шел ни в какое сравнение с тем, что породило мое горло в тот момент. Это был вопль-рекордсмен, вопль-шедевр, равных которому, наверное, не отыщется никогда до скончания миров. Он длился до тех пор, пока с пальцев Носория не сорвались бледные красноватые молнии и не вонзились в меня, словно осиные жала. Я перестал вопить и окаменел до такой степени, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Зато стало тихо.

Тристан первым решился нарушить безмолвие и сказал:

— Ничего себе. Какой красавчик! А глотка-то луженая!

— Послушала бы я тебя, если бы с тобой случилось такое, — сердито пробурчала Гермиона.

Я скосил в глаза в ее сторону, только скосил, потому что не владел собственной плотью и кровью, и попробовал улыбнуться. Сильно тянуло погрузиться в обморок, но что-то удерживало. Словно я уже был не я, а кто-то другой.

Ну все правильно. Видали, что было в зеркале? Кстати, отшельник отобрал его у меня сразу, как только я разинул рот и издал первую порцию кошмарного крика.