— Так что же, вы считаете, что ядерного противостояния могдо и не быть?

— Нет, противостояния и не было. Была информационная накачка, за ней провокация, а потом произвол по- американски: «вы все мне зла хотите». Помнишь дедушку Крылова?

— А мы?

— А мы к войне, к чести нашей будет сказать, успели сделать погодные бомбы, только чуть хуже японских, и засекретить их на хрен. А «Гранит-М» — это наша с адмиралом «тайная вечеря». Он в отставке, я — в опале. Зато корабли наши ушли спокойно домой. Корабли беречь надо. А радиация — рассосется.

— А Кунашир?

— Ну, друг мой, это сложная песня. Это — месть. Знаешь такую притчу «так не доставайся же ты никому!»

— Понятно! «А город подумал — учения идут». Песня была такая, моя бабушка пела ее в клубе. 1олос был хороший.

— Пела ее Эдита Пьеха. Интересная личность в истории культуры. Умерла до войны еще. Так вот, в трагической ситуации утра 7 сентября северокорейское руководство уже после ядерного удара, разрушившего Пхеньян, попыталось провести свой план в жизнь. Их действия только способствовали успеху Японии и Маньчжурии. Я тут корейцев понимаю, в свое время СССР был в таком же положении: на вас бросили бомбу, вы сами и виноваты. Произвол называется.

— Впрочем, обе Кореи во всей истории обращали внимание лишь друг на друга, общую «рамку» не видели. Вот и стали протекторатом.

— Правильно, а Тайвань был обеспокоен лишь возможным десантом из Ханьского Китая через Тайваньский пролив. И атака острова с севера, да еще с использованием крупных сил авиации, оказалась для тайванского руководства полной неожиданностью. В результате, если у Тайваня и имелся какой-то план ведения войны — не было никаких осмысленных попыток претворить его в жизнь. Для нас пример еще одного линейного мышления. Если я пойду е-два, то он уж точно - е-4. Устал я от тебя, юноша. Теперь после долгих речей расскажи мне, кто тебя прислал?

— Охотно, Александр Ильич! Прислал меня Мазуров Сергей Николаевич. А Мария Эдуардовна вам кланяться велела. Работаю я у нее в отделе, прочитал досье ваше: и мирное, и военное. Рвался знакомиться. Она и присоветовала журналистом оказаться. Мол, вдруг что.

– Понятно. Разведка, блин. Маша - мой боевой товарищ. Я рад, что она на коне. Приветы передавай. И Первому, если увидишь. Что-то мне сдается, что его в городе нет давно. Не понял про Первого? Это фамилия у Сергея Николаевича такая. Тайная. Рад знакомству, Андрей, не знаю как по батюшке. Возраст я ваш нагнул ближе к юности. Извиняйте. Был фамильярен.

Таких встреч было много. «Может быть, они боятся, что я сгину, и все напоминают о себе». Галка плакала, говорила, что он погубит себя воспоминаниями, и что надо жить дальше. Он пошел и женился на ней официально. Она успела купить себе бледно-зеленое платье с вышивкой и на некоторое число дней утешилась новым своим статусом. Кирилл был свидетелем, он пригласил молодоженов в ресторан и ни слова за вечер не сказал о войне. Гном объелся, подобрел, но не решился передать жене приглашение командующего поехать в свадебное или иное путешествие на Камчатку. Жена кокетничала с Кириллом, а свидетельница Люся оказалась знакома с Натальей Львовной. Мир потеснился вокруг них стечением прошлых событий и утих. Их довез до дома веселый таксист, который согласился подождать и отвезти нанятую няньку. Когда они пришли, она спала на кровати, просунув руку сквозь прутики детской кроватки. Ребенок держал няню за палец и тоже спал. Гном отпустил таксиста, и они еще попили кофе с женой на кухне, потом улеглись в гостиной. Пока не было заметно, что их отношения ухудшились от смены статуса. Но однажды позднее утро Петропавловска уже показало ему кузькину мать. С тех пор он не верил рассветам. А в остальном, он перестал щипать себя по утрам — жив ли? и даже затеял бег трусцой в Таврическом саду. Бегал он плохо и неподолгу.

Объявился Первый. Он не заважничал, но был чуть отстранен, тепло поздравил Гнома с выходом книжки, позвал его в Дом ученых на бенефис и предлагал заняться экспертизой современных дипломатических протоколов. Гном отказался. Потому что дипломатию любил еще меньше политики.

— Все обижаешь за то, что флоту не дали потопить лишних кораблей? Да что в них счастья?

— Можно подумать, ты, Сергей Николаевич, это счастье нашел, - усмехнулся Гном. — Я, по крайней мере, знаю, что потерял.

— Вот флот предложить не могу. Другое управление. Каюсь, играю в Го на геокультурной доске в АТР. Нелегко приходится.

— Я человек прямой, Сергей Николаевич. Как воевать начнешь, так — зови.

— Ты все про одно. Видел памятник Владлену, смешной. Девчонки цветы приносят. Тишина. Оха — город невест и нефтяников.

— Что, все невесты целомудренные, а все нефтяники — негде клейма ставить? — Гном захохотал.

На так называемый бенефис Гном все-таки пошел. Это было парадное мероприятие и, как он сразу понял при входе, посвященное ему. Гном взмок. Он не знал, что это — счастье, или «возвращение со звезд», или попадание на них? Его поздравляли и несдержанно. Из тех, кого он хотел бы увидеть, не было только командующего Веретенникова. Приехал Максимов. Какими судьбами в Питере? — Да, дата какая-то в Академии, которую он здесь заканчивал. Максимов погрузнел и привез с собой дочь. Гном узнал, что его жена умерла только месяц назад. Соболезнований Максимов не принимал. «Погибла на войне!» — устало проговаривал он и начинал шутить про другое. Гном был с Галей. Она надела свое зеленое свадебное платье и танцевала с «морскими волками» и карьерными дипломатами. Ей было впервой, что военные церемонно кланяются и просят разрешения у Гнома ее пригласить. Гном потел и разрешал. В центре этого мероприятия случились замечательные посиделки в библиотеке, где выпитое как-то сразу перестало плескаться в желудках и у горла, где Первый нейтрально как-то распорядился всех рассадить, картинно положил на угол стола свежеиспеченную Гномовскую книжку, брызнул сверху коньяком из фляжки и начался разговор, который Гном запомнил надолго. Навсегда.

Речь шла о Будущем. О совсем другой войне. Про обожаемых немцев, которые так светили своими стратегичес-

Сцлсь. Ае+имлин ВАША

кими талантами Гному на всех его путях, что по запальчивости неумеренных патриотов он даже попадал в фашисты.

Гном ловил себя на мысли, что это микросовещание чинов напоминает ему «заутреню в Рапалло».

Потом на самом излете мысли о немецкой угрозе, которую он, Гном, видел во сне каждую японскую ночь, ему вдруг было предложено сделать короткий доклад по своему анализу Тихоокеанской войны.