Став взрослым и навещая летом родителей, Алексей всегда старался проехать это место быстрее, ощущая не то досаду, не то вину перед разрушенной церковью, точно она была живым существом. В последней, уже казавшейся такой далекой, книге была повесть под названием «Рождественская сказка», в которой он до самой мелкой черточки описал этот мертвый храм. Его образ – образ беспорядочной груды святых некогда кирпичей – был, пожалуй, центральным в том произведении.

Герой повести, убегая в рождественскую ночь от свалившихся на него бед не куда-нибудь, а на войну, в горячую точку, откуда мало кто возвращается, натыкается на поруганную святыню, которая вдруг, а может, и не вдруг, высекает в его душе искру – страстное желание жить. И не только жить, но встать на ноги, обрести новое счастье и вдохнуть жизнь в пустые глазницы храма, будто кричащего от боли. И герой дает себе слово выжить, вернуться и восстановить церковь.

Алексей считал, что клятва героя вернуть жизнь себе и храму была самым ярким, самым сильным местом произведения: от рук человека церковь погибла, человек же и возвратит ее к жизни. Этот кусок романа он очень любил. Потому что писал его со всей душой и потому что описывал до мельчайших подробностей именно эту, реальную церковь, что стояла немым укором на такой знакомой дороге. И сейчас, подъезжая к Зареченску, Алеша с грустью подумал, что книгу издали, гонорар выплатили, а руины на въезде в счастливый уголок его беззаботной юности так и останутся руинами. Ему стало грустно: вот уже и отца нет на свете, и дача продана…

Но стоило машине вылететь из-за поворота и забраться на знакомый пригорок, как грусть мгновенно улетучилась, уступив место недоумению. От неожиданности Алексей чуть не зарулил в кювет. На том самом месте, где в прошлый раз были развалины старого храма, стояла церковь, но какая! Ожидая в который раз увидеть знакомые руины, он не поверил глазам: живая, яркая, как с картинки, церковь стояла себе как ни в чем не бывало, как будто и не было рассыпанных старых кирпичей, оскверненных стен, деревьев, выросших на полуразвалившемся куполе.

– Не может быть! – только и смог прошептать Алеша. – Мать честная, не может быть!

Он резко затормозил и вышел из машины, не сводя с храма восхищенного взгляда. Его рот был полуоткрыт в застывшем немом удивлении. Глаза, широко распахнутые, по-детски сияли счастьем. Взгляд выхватывал то новую ажурную ограду, то парящую над голубым куполом фигурку ангела, то удивительной красоты витражи, вставленные в некогда пустые оконные проемы.

– Не может быть… – все повторял и повторял Алексей, делая шаг за шагом в сторону этого чуда.

– Милок, ты чего хочешь-то? – раздался голос откуда-то сбоку. – Службы сегодня нет. И отца Василия тоже нет, он в Лопарино на крестины зван.

На Алексея, поправляя белый, с желтыми цветами платок, смотрела старушка. Он не сразу ее приметил: она, маленькая, сухонькая, копалась в клумбе за невысоким крылечком церкви.

– А что, – радостно удивился он, – и службы тут идут?!

– А как же, – улыбнулась бабушка. – Уже, почитай, который месяц, как храм освятили. И венчает батюшка, и отпевает, когда время приходит. Все честь по чести.

– И что, народу много бывает?

– Не то слово, родимый. Случается, что в праздник и свечку поставить не протолкнешься… Со всего райцентра прихожане собираются, да и издаля приезжают.

– А когда же, а кто же… – Он даже растерялся от волнения.

– Чего ты спрашиваешь-то, милок, не поняла я… – Старушка виновато улыбнулась и заправила за правое ухо свой платок, видно, чтобы лучше его слышать.

– Когда же ее успели отстроить?

– Да я ж говорю: с полгода уже, еще до Пасхи. И быстро как взялись-то! Годка за полтора все сделали.

Года полтора реставрировали, да полгода храм уже работает… Получалось, что восстановительные работы начались около двух лет назад. А повесть, в которой он все это описал, вышла в прошлом апреле. Но задумывалась и писалась года два-три назад.

– С Божьей помощью вон как все переменилось, – словно издалека доносился до Алексея голос собеседницы. – Во какая красотища-то у нас теперь, спасибо людям добрым, помогли. Я уж и не думала, что доживу до этого чуда.

Алексей еще раз неведомо за что поблагодарил сухонькую старушку, трижды перекрестился и, потрясенный, вернулся в машину. Такое удивительное совпадение не могло быть простой случайностью. Определенно ему был послан знак судьбы.

К полудню он привез Павлуше врача и две банки теплого козьего молока. Доктор, моложавая румяная женщина с доброй улыбкой и сильными руками, сказала, что ничего страшного нет и беспокоиться не о чем.

Мальчик быстро поправлялся, и Алеша с Никой ждали, когда можно будет ехать домой. На душе у Алексея было удивительно спокойно. Эти последние дни в Акулове поставили точку в его метаниях. Он твердо решил вернуться к литературе. Через несколько дней они всей семьей переберутся в Москву, и он сразу же сядет за письменный стол. Конечно, Борис будет немало огорчен таким сообщением, но примет его философски. Скажет что-нибудь о свободе выбора и пожелает удачи в написании новой книги.