Шрифт:
– Господи, – крестился осужденный. – Я ничего не понимаю… Господи…
– Экий ты, право, непонятливый на мою голову… Ха-ха! На мою голову!
– Погоди… – В голове у узника наконец стало что-то проясняться. – Ты что же – хочешь меня спасти?
– Дошло наконец, – снова ухмыльнулся Палач.
– Тебе кто-то заплатил за это, да?
– Вот дурень! Что ж ты такой дурень?! Да не платил мне никто!
– А почему мы не можем уйти вместе? – Арестант совсем запутался. – Прямо сейчас?
– Вместе? Да разве ж стража даст нам уйти вместе? Они пропустят только одного меня. Или тебя, думая, что это я. Так что я, пожалуй, останусь здесь, и ты мне поможешь. Я – тебе, а ты – мне. По рукам? – И протянул руку. На открытой ладони блеснули серебром монеты: – Держи!
– Это мне?
– Да, это тебе. За работу. Ровно двенадцать монет. Тебе надолго хватит, если не будешь кутить. А сейчас отведи меня в свою камеру, запри снаружи дверь, брось ключи около спящего стражника, а сам возвращайся в этот двор и жди. Когда сюда придут, сделаешь все, как я тебе сказал. Да возьми себя в руки, а то все испортишь!
И все получилось, как он задумал. Утром солдаты, явившиеся, чтобы сопроводить осужденного на казнь, обнаружили крепко спящего у дверей стражника. Судя по тому, что рядом с ним валялась пустая бутыль, охранник был мертвецки пьян. Разбудить его удалось только к полудню. Но так как ключи оказались при нем, а дверь камеры заключенного заперта, никто не заподозрил неладного. Осужденного, который шел, низко опустив голову, вывели во двор. Там взволнованно расхаживал человек, одетый в балахон Палача. Священник отпустил арестанту грехи, тот сам, без понуканий, подошел к гильотине, что-то сказал человеку в балахоне, встал на колени и сунул голову в отверстие. Начальник тюрьмы подал знак…
Должен признаться, что в тот момент я отвернулся и даже зажмурился. Мы, ангелы, повидали на своем веку немало смертей, в том числе и ужасных. Но в тот момент я был не в силах на это смотреть.
Я с большой тревогой ожидал Совета – а ну как снова мне довелось сделать непоправимую ошибку? Вдруг и этому моему подопечному было написано на роду прожить еще долгие годы, а я опять его не уберег? Но, к великому моему облегчению, тревоги оказались напрасны. Его поступок сочли благородным, а меня даже похвалили за то, что я успешно выдержал испытание, в ответ на что я тут же попросил, чтобы мне как можно скорее дали следующее задание. Бедная Иволга даже заплакала, узнав, как мало времени нам доведется в этот раз провести вместе. Мне было очень жаль ее – но отказаться ради подруги от всего того, о чем так долго мечтал, я не мог. Полный самых радужных надежд, я возвращался на Землю, где меня уже ждала новая душа.
Глава 8
Алексей. Картина четвертая
Годы 1992–1993-й
Круглые настенные часы, расписанные под гжель, показывают ровно девять. За окном – яркие буйные краски золотой осени. Последние теплые дни, солнце светит прямо в окно, балконная дверь приоткрыта, и вкусные кухонные ароматы смешиваются с запахом жженых листьев. Павлуша решительно отодвигает от себя тарелку с манной кашей и тянется к чашке с какао, но тут же забывает о любимом напитке, увидев на столе божью коровку. На его лице появляется непередаваемое выражение удивления и восторга. Ему очень хочется поделиться своей радостью, но мама и папа заняты неинтересными взрослыми разговорами и почти не обращают на него внимания.
– Пойми, Ника, не могу я бросить дело ради сомнительного хобби, – горячился Алексей. – Дело, благодаря которому я содержу нашу семью!
– Но ты мог бы зарабатывать и литературой, – робко возражала жена.
– Ника, не сравнивай! Ты сама отлично понимаешь, что это совершенно разные суммы. Книги выходят нерегулярно, и вообще… Сильно сомневаюсь, что когда-нибудь смогу зарабатывать литературой столько, сколько зарабатываю машинами.
– Но разве деньги – это главное в жизни, Алеша? Я понимаю, сейчас такое время… Но мне всегда казалось, что для тебя важнее заниматься любимым делом… Своим призванием.
– А кто сказал, что автомобильный бизнес не мое призвание? Мне нравится торговать машинами. Это ничуть не хуже, чем сидеть за печатной машинкой и с утра до ночи тюкать по клавишам, как пишбарышня!
– Милый, не волнуйся, – увещевала Ника. – Ты говоришь так, словно в профессии писателя есть что-то зазорное. Если уж на то пошло, не все ли равно, где сидеть – за печатной машинкой или за баранкой автомобиля?
Однако Алексею не было все равно. Первое его ужасало, а второй вариант казался вполне приемлемым, даже приятным.
– Если наши с Борисом дела и дальше пойдут такими темпами, мне уже через год не придется самому сидеть за рулем, – заверил он жену. – Это будут делать за нас другие. А быть писателем – кабала на всю жизнь. Вечно зависеть от капризов публики, условий издателя, от всяких культурных веяний, будь они неладны!
Жена закончила вытирать тарелки, сняла фартук и внимательно на него посмотрела.
– Милый, кому ты это все говоришь? Мне? Или самому себе? Я пойму и поддержу любое твое решение. Ты удачливый бизнесмен и замечательный писатель, но я не понимаю, почему ты так волнуешься? Завтра будет неделя, как мы вернулись из Акулова. И уже неделю ты доказываешь мне, как плохо быть литератором. Если ты так хочешь, забудь о книгах и вернись к машинам. Только прекрати эти разговоры. Хватит мотать нервы и себе и мне.