– Вот именно. Это-то меня и смущает. Насколько мне известно, собственник этой квартиры… – Рахманов сделал эффектную паузу, – банк «Форс-мажор».

– Чего?!. – отпрянул Володя. – Какой еще «Форс-мажор»?! Откуда ты это взял?! Да я вообще не знаю такого! Такого банка нет в природе!

– И это странно, – сокрушился Рахманов. – Даже, согласись, подозрительно. Ты, Владимир Олегович, на основании выданной тебе доверенности являешься продавцом этой квартиры, но совсем не в курсе, что квартира-то принадлежит банку.

– Какому банку?! – взвизгнул Володя. – Кто тебе сморозил эту чушь?! Эту… этот бред. Она?! Она сказала?! Эта… И ты ей поверил?! Скажу тебе по секрету: нету такого банка вообще!

– Нету, говоришь? Жаль. Но я там был.

– Ха! Врешь! Когда ж ты там был, а?

– Они мне даже предъявили, – спокойно продолжал Рахманов, – свидетельство о собственности. Вот он, этот документик!.. Парадокс какой-то получается. Объясни мне его, уважаемый. А потом и про кальян расскажешь.

Володя недоверчиво взял из рук Рахманова листок. Руки его заметно тряслись. Он долго смотрел в него.

– Блин горелый! – наконец выкрикнул Володя.

– Вот именно, – вздохнул Рахманов. – А вот с вами, Владимир Олегович, нам придется разобраться детальнее.

– Я все понял! Засада!!! – проорал Володя и метнулся к выходу. – Гады, сволочи! Я не дамся живым! У меня граната!..

– А ну стоять, гранатометчик! – усмехнулся Рахманов.

Володины сапоги грохотали по лестнице.

Плотно закрыв за собой дверь, она вошла в разоренную кухню. Села у окна, затихла, задумалась.

Почему так тяжело на душе? Володя… Можно заработать денег и расплатиться с банком. Не получится – купить другую квартиру. В долг, в кредит… Можно найти управу на бандитов. Сейчас она очень хорошо понимала, что можно.

А вот с Володей случилось что-то непоправимое. С ее мужем. С отцом ее детей. С ним она прожила полжизни. Больше! Она помнила его молодым, одержимым, бесстрашным. И вдруг он превратился в растекшийся по тарелке кисель…

В ту минуту Ксения не думала о своих обидах, о предательстве, о том, что к мужу у нее крупный счет. Она задыхалась от боли, тоски, сознания хрупкости и конечности жизни.

Она и не заметила, как на кухню заглянул Рахманов. Но он вошел, сел, взял в ладони ее худую, заледеневшую руку. Какое-то время они сидели молча – каждый сам по себе. Наконец, он сказал:

– Потерпи. Все проходит… Все скоро пройдет.

От этих слов она как будто очнулась. Увидела Рахманова и почувствовала: для нее этот человек связан с теплом. Руки у него теплые. И глаза.

– Хочешь чаю? – продолжал Рахманов.

– Угу. Я заварила, но он уже остыл.

– Не беда, сейчас заварим новый.

Рахманов принес из прихожей кухонный стол. Ксения бросилась хлопотать.

– Чай потом. Сейчас мы будем ужинать. Ты гнал из Петербурга, представляю, как ты проголодался и устал.

– А ты у меня замечательная кулинарка, – похвалил Рахманов.

– Ты еще не знаешь меня. И даже я знаю себя плохо, – ответила она серьезно.

– Ничего, впереди у нас много времени. Целая жизнь.

– Ты все уже решил?

– Давно. Еще в ресторане у Сереги.

– А что ж ты молчал так долго?

– Я не молчал. Но там, на даче, ты была моей гостьей, я не хотел тебя неволить.

– Ты очень хороший человек, Иван. Добрый и благородный. В наше время это редчайшие качества, прямо на вес золота…

– Ты забыла добавить «у меня».

– Что «у меня»?

– «Ты у меня хороший человек».

– Хороший, но не у меня.

– Это почему?

– Потому что я ничего еще не решила.

Рахманов не ответил.

– Понимаешь, Иван, мы с тобой встретились… как бы это сказать… не в самую лучшую пору моей жизни.

– Это я понял, допустим.

– Что я могу тебе предложить? Видишь, что с квартирой у нас? Сам черт не разберет! Я должна что-то сделать, вернуть квартиру во что бы то ни стало… – Его молчание Ксению не смутило. – У меня двое детей, Иван. Девочка и мальчик. Им негде будет жить. А кроме меня, некому…

– Но я же говорил тебе…

– Ты говорил, – перебила она, – что мои проблемы не стоят выеденного яйца.

– …что я сам как-нибудь разрулю твою ситуацию.

– Не надо, Иван. Это не нужно… и неправильно.