Палец перевернул страницу карманной Библии в черном кожаном переплете, и тут Совершенный услышал положенное уставом постукивание по двери. Не было нужды поднимать голову, чтобы понять, кто это пришел в тот поздний час, когда Совершенный любил сидеть один с книгой. Он часто черпал, как он говорил, витальное вдохновение в чтении Нового Завета. Книгу Бытия с ее бестолковыми историями про сотворение мира и первородный грех он, напротив, полностью отвергал, не признавал за ней никакого права на существование и считал плодом дурного вымысла. Но время суток было не то, чтобы заниматься богословскими изысканиями.

— Добрый Муж, откуда удовольствие видеть тебя в столь поздний час?

— Прости меня, Совершенный, — ответил посетитель. — Я знаю, что ты не любишь, когда тебя тревожат в это время, но я имею тебе сказать нечто чрезвычайно важное.

— Что ж, говори.

— Он уцелел, — ответил Добрый Муж. Он знал, что к этим двум словам не требуется никаких пояснений.

Читавший закрыл Библию, сцепил пальцы и задумался. Он явно прежде, чем ответить, взвешивал каждое слово.

— А нам ведь этого и нужно, так? Он такого рода человек, которых такие случаи только раззадоривают.

— Истинная правда, Совершенный. Он остался в Юсса-ле-Бен.

— Итак, мы только разожгли его любопытство.

— Я тоже так думаю, Совершенный. Но я боюсь, что мы играем в опасную игру.

Читавший встал и положил руку на плечо собеседнику:

— Ни к чему бояться, Добрый Муж. Нужно верить. Наше дело правое, и это доказывают наши успехи. Нет нужды скакать галопом, если не сомневаешься, что направление выбрано верно. Надейся и верь: мы вынесли уже столько испытаний, что теперь не ослабеем.

— А если он найдет то, что ищем мы, Совершенный?

— Если найдет? Тогда с его помощью и мы найдем то, что до сих пор тщетно искали. Надейся и верь, говорю еще раз! А теперь оставь меня одного.

Посетитель почтительно поклонился и покорно вышел. Дверь за ним тихо затворилась, а читавший вновь открыл Библию. В келье вновь воцарилась тишина, но Совершенному понадобилось еще немало долгих минут, чтобы вновь сосредоточиться и забыть о том, какой неожиданный оборот приняли события.

Вот уже четыре дня Ле Биан рыскал по этим местам. В этот вечер, вернувшись в комнату гостиницы «У источника», он испытал странное чувство, что дома. Он, как обычно, поглядел на гравюру (девушка в народном костюме несет ведро воды), и уже от этого ему сразу стало так хорошо, как будто он после рабочего дня привел домой подружку. Ее же взгляд вызывал его еще на несколько автоматических действий. С молодой водоносицы он перевел глаза на стол, где лежал «Крестовый поход против Грааля» — первая книга Отто Рана, которую он нарочно оставил на видном месте. Что-то там было не так… вернее, что-то появилось новое… Из книги торчал листок бумаги. Сердце Ле Биана заколотилось сильнее. Он раскрыл книгу, достал листок и прочел коротенькую записку, написанную по всем правилам каллиграфии:

«Как мне благодарить вас за то, что отозвались на мой зов о помощи? Имейте в виду: теперь вы тоже в опасности. Наша борьба за Добро справедлива, а отныне это и ваша борьба.

Филиппа».

Ле Биан пощупал письмо, как будто хотел таким образом обнаружить загадочную Филиппу. Лишь через несколько минут, добрый десяток раз перечитав эти три коротких фразы, он задал себе вопрос, как письмо могло попасть в комнату. Кто туда мог войти? Гостиничная прислуга — это понятно, но могли быть и постояльцы и вообще кто угодно: он ведь решил не запирать дверь. Мысли в голове Ле Биана сталкивались и разбегались, и он задавал намного больше вопросов, нежели находил ответов. Он подумал, что в Юсса-ле-Бен ему осталось жить два дня, а он так и не нашел ничего осязаемого. Но у него стало возникать смутное чувство, что какие-то кусочки сложной головоломки начали складываться: свастика на стене; камень, упавший так точно, что это не могло быть случайным; письмо из прошлого; главное — стена молчания, упорно воздвигаемая всеми местными жителями. И чтобы навести здесь ясность, ему оставалось ровно двое суток. Стоит ли говорить, что задача казалась ему совершенно нерешаемой! Но он прогнал эти мрачные мысли и улегся на кровать с письмом Филиппы в руках.

«Наша борьба за Добро справедлива».

Одно слово смущало его так, что он даже произнес его вслух: «Добро». Слово нехитрое, но здесь оно было написано с большой буквы, и это было знакомо Ле Биану. Он был совершенно уверен, что недавно что-то про это читал. Вдруг ему пришло в голову, что это маскировка.

Он вскочил и схватил книгу про религию катаров, которую взял из коллежа. Увидев, сколько карандашных помет он оставил на полях, учитель подумал, что вызовет страшный гнев директора, который, по его собственным словам, не переносил порчи общественного добра. «И тут добро», — усмехнулся Ле Биан, и сразу вслед за тем наткнулся на то, что искал. У катаров слово «Добро» или «Благо» означало их церковь. Об этом совершенно прямо говорит Младший Сын (коадъютор катарского епископа Жана де Люжио) в своей «Книге о двух первоначалах». Историк был очень рад. Обнаружился еще кусочек из головоломки, и он обещал быть очень интересным. Ле Биан подумал: стоит исследовать каждое слово, обращенное к нему Филиппой, как археолог очищает тонким пинцетиком самый крохотный кусочек мраморного рельефа, чтобы все его подробности вышли наружу. И он не секунды не сомневался: скоро Филиппа пришлет ему новое послание.

Утром пятого дня, бреясь перед зеркалом, Ле Биан решил покончить с неясностями. Он спустился в гостиничную столовую, будучи уверен, что задаст один очень неприятный вопрос, на который, сразу ясно, не получит ответа. Что делать: времени оставалось в обрез, приходилось рисковать.

В столовой он, как со старыми знакомыми, встретился с другими постояльцами, начинавшими день добропорядочных курортников. Там была чета пожилых англичан, где муж умудрялся в глуши Арьежа каждый день получать свежий номер «Таймс» и героически поглощал без остатка весь завтрак, даже не поглядев при том на жену. В другом конце комнаты сидел тот человек, что каждый день спрашивал добавку варенья, притом не забывая похвалить хозяйку за ее превосходный фирменный рецепт. Он всегда носил белую рубашку и не по месту, пожалуй, чинный галстук в мелкую полоску, а бутербродов с вареньем съедал массу, умудряясь не оставить на рубашке ни пятнышка. Наконец, Ле Биан заметил странную пару, мать и дочь, которые всегда садились у окна. Девушка даже не пыталась скрыть глубочайшей скуки, а мать этого, кажется, и не замечала, будучи сама всегда весела. Сегодня, как и каждое утро, дочь встала из-за столика и пошла звонить по телефону. С кем же она могла разговаривать, пока мать с удовольствием пила кофе с молоком? Про себя Ле Биан отметил: девица не слишком хороша собой, но наверняка была бы гораздо милее, если бы не высокий жесткий пучок на голове и очки довоенной библиотекарши. И, опять же, как ее мать это терпит? В тот момент, когда он размышлял о внешности этой кандидатки в старые девы, хозяйка гостиницы и задала ему ритуальный вопрос: